Ася Петрова. Последняя треть темноты
СПб.: Лимбус Пресс, 2017
Любое литературное произведение — всегда словно бы очередной параллельный мир нашей реальности, сильно или немного измененный, со своими законами и со своей верой. Но вот чем отличается хороший роман от дурного — даже если этот роман вышел не совсем удачным — тем, что в нем можно отыскать кусочек живого, настоящего мира. Такого, что его хочется открыть, высадиться на него, как на остров в океане или на планету, хоть немного пожить в этом мире, а если жить там невозможно, то с его помощью понимаешь что-то очень важное о себе и о жизни.
Так и с романом «Последняя треть темноты». Книга, несмотря на прозрачность в начале и в некоторых местах в середине и в конце, получилась перенасыщенная, хаотичная, временами тяжелая — не по впечатлению, нет, просто продираться сквозь слова и извивы сюжета было непросто, словно тащили тебя силком. Это произошло потому, что автор попытался слишком много идей и смыслов вместить в маленький объем текста, не позаботившись как следует о хребте, скелете повествования — то есть, о сюжете. В результате, как это часто бывает у пишущих первую книгу авторов (Ася Петрова, конечно, не начинающий писатель, она широко известна как автор книг для детей и подростков — но, тем не менее, это ведь ее первый роман для взрослой аудитории), ярко и эпично начав свой путь, подобно полноводной реке, повествование впоследствии распалось на отдельные речки и ручейки, некоторые из которых стали течь впять, вбок, закручиваться в водоворот или исчезать. Но часть реки все же пробилась сквозь хаос преград и достигла океана. Как все реки впадают в моря, так и книги, если в них есть что-то подлинное, рано или поздно вливаются в общий для всех людей океан смысла.
Возможно, то, что я выделил в «Последней трети темноты» как часть живого мира, самому автору покажется второстепенным. Мне кажется, главная идея этого несовершенного романа — образ утраченного слова. Недаром русская девочка Саша выросла во Франции и, с ошибками разговаривая по-русски, приезжает в Россию. Недаром главный герой — подросток, человек, на которого во время перехода из детства во взрослость обрушивается лавина, хаос новых слов. Слова формируют нас, создают наш мир — и слова же могут разрушить, убить.
В книге постоянно звенит, поет, кричит, шепчет, тихо говорит, плачет, бубнит, орет, играет симфония и какафония слов, озвучивая попытку через слова Саши, ее друга Гантера, его отца священника, Васи Петрова — показать, что мир наш утрачивает или уже утратил свою первооснову, изначальную подлинность, первичность слова — то, о чем говорилось в Евангелии: вначале было слово и это слово было Бог. Отсюда ссоры, раздражение, злость, войны. Поэтому и мальчик-террорист ушел из дома священника и не раскаялся. Ему ничего не успели искренними словами объяснить. Хотя, возможно, даже если бы и успели, он не поверил бы. Но важно хотя бы попытаться. Как герой романа «Пролетая над гнездом кукушки» попытался поднять тяжеленный пульт, хотя над ним смеялись. Тоже, кстати, во многом история о потере и поиске слов — недаром герой-индеец в «Кукушке…» добровольный немой. Концовка книги «Последняя треть темноты» не то чтобы хороша... в ней есть какая-то глубинная бомба. Взрыв. Словесный в том числе. Который позволяет реке прорваться сквозь преграды и достичь океана. Но в океане — и мертвая вода, и живая. Одна убивает, другая спасает. Что мы выберем? Какие слова? Того мальчишку-террориста тоже ведь принудило совершить злодеяние слово — его в свое время убедили пойти убивать людей.
Но в случае с ночной санитаркой в больнице искреннее человеческое слово тронуло сердце пожилой женщины. Выходит, не все еще потеряно? Значит, слова, если они без шелухи, если они точны, честны, первичны и идут от твоего сердца прямиком к сердцу другого человека — смогут пробудить что-то важное? Помочь вспомнить, кто ты, зачем, откуда пришел. Конечно, мы знаем, мы чувствуем божественную природу слова — просто забыли об этом. Об этом, мне кажется, книга «Последняя треть темноты». Это ведь как в любви. Если ты искренне любишь — то видишь в любимом человеке лучшее. И те, кого любят, поневоле становятся лучше. Потерянное слово «люблю» ни разу не было сказано в этой книге — но оно рождается в ней, живет и не умирает.