Александр Чанцев. Желтый Ангус
М: ArsisBooks, 2018
Женщинам редко нравится фантастика. Они слишком практичны…
Эстетика безобразного — совершенно особый жанр. Чтобы увидеть прелесть в умирании, гниении, разрушении или тлене, нужно быть гением тонкого вкуса и тонкого чувства. Вспомним преображение Грегора Замзы, убогие тонкие ножки и склизкие следы на обоях. Или неистребимый запах мочи, исходящий от свиной почки, которую с аппетитом уничтожает Леопольд Блум. Или дохлого осла Дали, столь достоверного, что с полотна буквально накатывают волны смрада — символ, да, но и эмоция тоже.
Чанцев — гениальный мастер оттенков и полутонов, поэтичных кеннингов и точных наблюдений. Он с одинаковым удовольствием описывает серебристый блеск спермы, вытекающей из натруженного лона, облатку луны, плавящуюся в бледнеющем утреннем небе, секс в туалете и сонную драконью спину заснеженного хребта. Он изыскан, как драгоценный сыр, покрытый остро пахнущей голубой плесенью. Человек непривычный поморщится и откажется, нужен тренированный вкус прирожденного гурмана, чтобы оценить прелесть деликатеса.
Прочесть книгу за один день в принципе невозможно. И за неделю в общем-то тяжело — плотность текста зашкаливает. Конечно же, использован весь арсенал постмодерна — и аллюзии и цитаты, явные и скрытые, и культурный контекст и масс-культурный тоже присутствует. Автор тащит читателя за собой — то в японский бар, то на мультикультурную вечеринку, то в супермаркет, то на подмосковную дачу. И каждый шаг каждого героя превращается в странное путешествие в странных местах, предметы и явления обретают неочевидную значимость, искажаются в расплывчатом фокусе и вновь обретают чеканную четкость. Все страньше и страньше… но если бы литература ограничивалась лишь реализмом, она была бы скучна.
Книгу, пожалуй, можно рекомендовать как прививку от снобизма, чистых ручек и белых пальто, тренажер литературного вкуса. Читать постранично и понимать, почему это прекрасно, почему автор имеет право на эксперименты в духе середины девяностых или хитов «Ад Маргинем», почему он прекрасно понимает, что делает, маскируя профессиональнейший текст под сумбурный поток сознания.
…Я помню вкус воды в общественном туалете лучше, чем то, о чем я говорил…
…Невысохшие чернила распускающихся листьев…
…Жизнь — одиночная камера с неопределенной датой казни…
…Музыка в соборе похожа на снежинки, падающие вверх…
Скромному критику кажется, что «японская» часть сборника — плод богатого воображения, картинка, подсмотренная «гайцзином», чужаком. Страстная и непредсказуемая Хёни словно бы явившаяся из Макондо Мария — такие же плоды воображения, как и Карлсон или Мартовский Заяц. И откровенность в описании проявлений тела не столько отражает японское восприятие (в стране Восходящего солнца не видят ничего зазорного в физиологических отправлениях), сколько использует гротеск и шокирующие подробности, чтобы выбить скамеечку из-под ног читателя, подвесить его между Сциллой косного ханжества и Харибдой животного бесстыдства. А затем «русская» половина медленно втягивает в водоворот сонного очарования — ничто уже не мешает смаковать тронутую гнильцой сладость чеканных фраз. Как тут не вспомнить Бодлера?
На труп повешенный насев со всех сторон,
Добычу вороны безжалостно терзали
И клювы грязные, как долота, вонзали
Во все места, и был он кровью обагрен.
Зияли дырами два глаза, а кишки
Из чрева полого текли волной тлетворной,
И палачи, едой пресытившись позорной,
Срывали с остова истлевшие куски.
Что дозволено Юпитеру, не запретно и скромному труженику литературной нивы. Сборник не зря призывает тени великих и странных книг — перелистывая страницы, словно прогуливаешься по Элизиуму. Тут и «Хазарский словарь», и «Сто лет одиночества», и «Моби Дик», и «Голубое сало», и какая-то даже набоковщина проступает в остовах строк и «Властелина Колец» поминают всуе. Когда бы Толкиен увидел наши игры…
Читать «Желтый ангус» без подготовки — непростая задача. На гарнир лучше подать хороший коньяк и сырную тарелку, к примеру, советскую дачу с непременным запахом сырости и старого дерева, потный вагон метро и нависающую подмышку юной школьницы, утренний похмельный разгром, зал суда или хотя бы ЗАГСа. Автор раз за разом напоминает нам о бренности и одиночестве бесполезной души — значит следует отточить восприятие, сдвинуть точку сборки. А затем открыть книгу и неторопливо прочесть:
…В своих квартирах мы спички в коробке. О(г)ни вспыхивают, горят, гаснут…