Павел Крусанов. Яснослышащий
М.: Флюид ФриФлай. Книжная полка Вадима Левенталя, 2019
Аннотация к новой книге Павла Крусанова «Яснослышащий» похожа на образованного, но довольно поверхностного приятеля, которому не терпится блеснуть перед вами эрудицией: «Герою, человеку с феноменальным слухом, весь мир представляется единой симфонией — в самом музыкальном смысле слова. Подобно пифагорейцам древности, он уверен: гармония сфер и музыкальная гармония — вещи одного порядка и связаны между собой». Дальше будут упомянуты Вагнер, ополченцы и, внезапно, удивительные свойства гороха. Как будто перед вами не роман, а отрывной календарь с полезными сведениями на каждый день.
Впрочем, отчасти так и есть, но об этом чуть позже.
Герой созвучен самому автору — он точно так же поступил на факультет биологии, так же увлекался музыкой и жил той рок-культурой, о которой до сих пор многие вздыхают с ностальгической грустью. Но в отличие от Павла Крусанова Август Сухобратов не ушел в мир слов, а отважился остаться в мире звуков, чтобы найти ту подлинную Музыку, которой звучит вся Вселенная. Найти и изменить мир по собственному вкусу.
В привычных для творчества Крусанова интерлюдиях, которыми перемежается история, герой почти дословно повторяет рассуждения философа Александра Секацкого из «Партитуры неслышимой музыке» о том, что человечество глухо к музыке сфер. Да и песни души, которые мы посылаем в мир, надеясь подтвердить свое существование, часто остаются без ответа. Ибо «передатчиков» гораздо больше, чем «приемников».
Но, увы, что положено философам, не всегда дозволено поэтам. Отвлеченные рассуждения — а они ведь не только о музыке, но и об античности, о современной политике и даже о семье с точки зрения животного мира, чем не отрывной календарь? — отзываются холодным и резким диссонансом среди живых историй. Фальшь — это не то же, что ложь. Фальшь — нота, прозвучавшая не в свое время или не в той тональности. «В каждом слове нашем душа, как младенец в утробе, толкается — рвется на свет: из одного торчит наружу, словно монтёр из люка, из другого только глазками лупает, будто котенок из валенка», и сразу следом: «А из речей того, кто подкатил ко мне в кафе, плечом вперед рвалась никчемная душонка. И чтобы различить ее напористый мотив, не надо штудировать басовый и скрипичный ключ в консерватории. Надо всего лишь обрести безмолвие». И, вероятно, безграничное высокомерие.
Но если на мгновение допустить, что этого эффекта и хотел добиться автор... Если допустить, что стремление к Музыке с большой буквы есть самое страшное зло, то все становится на свои места. И уже не так удивляет, что герой, готовый прежде откликнуться на каждую мелодию и ехать туда, где она звучит настойчивей, достигнув своей цели, в основе которой зло и гибель души, превращается в высокомерного дельца. Он пересказывает музыку грядущего «глухим», которые готовы неплохо за это платить. Он обрел призираемое им буржуазное счастье, хотя сам того не замечает. Чуточку стыдится, но не замечает. Оглох? Не знаю. Но из Августа превратился в Николая.
И как ни странно это прозвучит, но в книге о человеке с феноменальным слухом очень не хватает звуков. Для читателя мир романа зримый и немой. Молчаливая выставка картин, по которой ходишь с аудиогидом, чей равнодушный голос вещает о мазках и красках, о величии Истинного Искусства. Этот «белый шум» только мешает. Отнимает, не давая взамен ничего. Представьте себе «Парфюмера» Зюскинда, где вместо запахов были бы рассуждения о запахах.
Лирическому дару Крусанова все-таки удается пробиться — пусть и не благодаря, а вопреки. Там, где писатель не пытается задавить читателей велеречивыми сентенциями, текст делается музыкальнее, стройнее, гармоничней. Там не натыкаешься на выражения вроде «лавка “вторые руки”», из-за которых мелодия твоей души выдает неблагозвучную трель, а мозг начинает лихорадочно подыскивать иные слова на замену. Там истории живут и дышат. Можно лишь добавить, что от поэзии (как, возможно, и от музыки), похоже, уйти нельзя. Как ни старайся стать «больше чем».