.jpg)
Эдуард Веркин. Остров Сахалин
М.: Эксмо, 2018
Все начинается с фамильного макинтоша, который выцвел и вытерся на плечах и локтях. Все начинается с юной девушки, которая смотрит сквозь пулевые отверстия в макинтоше на потолок каюты. Девушку зовут Сирень. У нее необычные для японки синие глаза и необычная профессия — футуролог. Сирень вольно или невольно повторяет путешествие Антона Павловича Чехова на Сахалин в надежде сквозь ужас каторжной жизни, сквозь безнадегу острова-отстойника для беженцев разглядеть будущее. Будущее для мира, погибшего в ядерной войне.
Евразийский континент мертв. Слухи о том, что жива Америка, вероятно, всего лишь слухи. Птицы исчезли, рыба заражена, а люди подвержены МОБу — «мобильному бешенству» — вирусу, который захватывает организм стремительно и превращает носителя то ли в зомби (уж очень похоже внешне), то ли в нечто вампироподобное (не зря у зараженных так велика боязнь воды). Выстоять удалось лишь оторванной от мира Японии. Тут, конечно, можно было бы поспорить с Веркиным, напомнив, что существует еще Новая Зеландия, Океания, Австралия в конце концов. Есть множество доводов, которые вполне логично разбили бы многие построения автора.
Да и в самом тексте столько противоречий... Птиц нет, но откуда-то есть птичьи яйца. Слиток металла рения, который и так гарантирует безбедную и счастливую жизни, превращается в «неразменный пятак». Выброшенный в море, отданный в уплату, он упорно возвращается к Сирени. Огрехи? Небрежность? Гениальная игра, которая все равно подкупает читателя? Или просто литература, от которой мы успели отвыкнуть? Книга, которая не ставит вопросы, а заставляет задаваться вопросами. Не дает ответы, но вынуждает тебя искать их.
Каково будущее у мира без будущего? Достаточно кратко пересказать сюжет, чтобы понять: тут нет никаких «элоев» и «морлоков». На чудовищном каторжном острове, где смешались все эпохи и все круги ада, точно так же ради увеселения и поднятия духа держат в клетке «негра», как и на условно благополучных Родных Островах. По людям стреляют все и везде, это вовсе не деградация, в которой повинен суровый Сахалин. Жизнь человеческая не значит ничего. А если жизнь ничего не значит, то о каком будущем можно говорить? Впрочем, однозначное «будущего нет» автор тоже не произносит.
Эдуард Веркин создал, пожалуй, самый нефантастический из фантастических романов последнего времени. И, наверное, самый реалистический. «Остров Сахалин» вызывает в памяти совершенно неожиданные параллели. И далеко не только с одноименным произведением Чехова. Там-то были путевые заметки, в которых классик старался с холодной отстраненностью зафиксировать увиденное. Сколько дворов, сколько лошадей, каков достаток. И главное, почему люди, отбыв каторгу, не уезжают. И почему молодежь, родившаяся на острове, не остается.
Помимо этого роман Эдуарда Веркина заставляет вспомнить и «Котлован» Платонова. И «Солнце мертвых» Шмелева. И «Воспоминания» Тэффи. Книги о мире — реальном, настоящем, нашем — который однажды покачнулся и полетел в пропасть. И это стало его концом. Безо всяких преувеличений, самым настоящим концом. Умело стилизуя и язык, и неспешность повествования, Веркин заставляет ощутить будущее прошлым. Урборосом, вцепившимся в собственный хвост. На первых страницах романа очень сложно отделаться от мысли, что у вооруженной пистолетами девушки в макинтоше в кармане лежит разрешение на посещение Сахалина. Разрешение, а не мандат. Очень сложно не представлять ее в красной косынке. И эту иллюзию можно засчитать автору в плюс. Прошлое, настоящее и будущее начинают казаться единым целым. И уже не возникает вопроса о сопереживании. Как можно не сопереживать самим себе, точно так же идущим по хрупкому, ненадежному льду настоящего в... куда-то? Не о твердой земле тут думаешь, а о том, не станет ли следующий шаг последним.
И это лишь один, не самый глубокий срез романа. Множество деталей цепляют, заставляют всматриваться пристальней. Случайные на первый взгляд эпизоды, нарочитые недоговоренности, обманки, аллюзии. Сирень почти каждого спрашивала о будущем, это было ей важно, в этом заключалась ее работа и миссия, но ни одного ответа она не записала. Ни единого. Так в чем же или в ком же те самые зерна «прекрасного нового мира»? В ней самой? В Артеме — удивительном человеке, Прикованном к багру, который то ли былинный богатырь, то ли бог из машины, то ли реинкарнация Януша Корчака? В безъязыком мальчике-альбиносе, умеющем выживать? В слепых корейских детях, которые рассказывали, что слышали пение давно вымерших птиц? Во всех них? Ни в одном из них? Быть может, исход все-таки страшен, и будущее за МОБом и закатом человечества?
А что такое сам остров Сахалин? Ад, по которому ведут героиню? Или тупик? Или источник очистительного пламени, в котором окончательно выгорает прошлое? Или, напротив, горн, где на самом деле могло зародиться будущее? Ведь зарождалось же. Были там странные люди, блаженные, неуместные в аду. А, быть может, Сахалин — это рай? Рай, который лишился человечности, а потому из него можно только бежать?..
Предполагать можно все, что угодно, в меру своих желаний и фантазии. Текст позволяет. Удивительное ощущение, когда роман позволяет больше того, что по привычке ожидаешь от книги. И в путевых заметках видятся библейские сюжеты, а в фантастике — реализм двадцатых годов прошлого века. Все неоднозначно. Даже книга, которую в конце пишет Сирень, вовсе не та, что читаем мы. Они различаются. «Остров Сахалин» остается сбивчивыми воспоминаниями героини. Где-то они правдивы, а где-то память подводит, заставляя придумывать то, чего не было вовсе, и забывать навсегда то, что явно происходило. Или сочинять то, чего повествовательница попросту не могла знать. Но реальность весьма зыбкая штука, знаете ли. В одиночку ее не воссоздашь.
В «Острове Сахалине» Эдуард Веркин не стал нагнетать банальные «страшилки», для своего романа он выбрал, пожалуй, наивысшую форму ужаса — ужас обыденности. Когда чудовищные вещи кажутся героям нормой и читатель лишается возможности взглянуть на происходящее чужими глазами. Конечно, так тоже можно, но все равно видишь иное — то, чего принимать не можешь и не хочешь. Здесь даже смерть уже не так страшна, поскольку в судорожно цепляющемся за жизнь мире умерла душа. Умерло все то, что делает человека человеком и... «чума на оба ваших дома», горите: такой мир не заслуживает спасения. Однако автор удерживает, не дает читателю погрузиться в это отрицание, поскольку даже среди людоедства — во всех смыслах слова — остались те, кто видит прекрасное, думает о прекрасном и поступает прекрасно. Безо всяких причин. Потому что. Не могут иначе. Ведь мир спасают не молитвы или ракеты. Даже не будущее, которое, по словам героини, вторгается в настоящее, и ему нужно противостоять, его нужно направлять. Человечество спасает человек. Даже если у самого этого человека нет ни единого шанса выжить. Мир спасает надежда на будущее. Надежда на то, что лед под тобой не провалится, ты доберешься до земли и увидишь единорога. И не важно, с какой стороны райских врат он будет тебя ждать.
По поводу «Острова Сахалин» уже высказано множество самых противоречивых мнений. Единственное, в чем могут сойтись все читатели — грядущее, описанное Эдуардом Веркиным, очень даже возможно. Если и случится Третья мировая война, то начнется она по глупейшей причине, а закончится полным крахом. И живые позавидую мертвым. Получается, что жанр постапа — вакцина от собственного зверства. Литература дает возможность заглянуть в это зеркало, ужаснуться и выбрать другой путь. Каждому из нас выбрать. А из «каждого из нас» и складываются «все мы».