Николай Караев о «Золотой пуле» Юрия Некрасова и Шимуна Врочека

Юрий Некрасов, Шимун Врочек. Золотая пуля
М.: Эксмо, 2018

Прочел тут «Золотую пулю» Юрия Некрасова и Шимуна Врочека — это одна из открывающих книг новой и многообещающей серии русской фантастики, которой (серии) я искренне желаю взлететь, потому что давно пора.

«Золотая пуля» — очень интересная вещь. Где-то до половины я читал с чувством недоумения, потом меня пробило (на сцене с мормонским Апостолом, если авторам любопытно), потом... Заканчивал я этот роман тоже не без недоумения, но скорее частного, потому что на уровне эмоций текст близок к идеальному, да и вообще отлично написан — в паре мест ощущается нужда в редакторе, не более. Это норм, если учесть, что авторы очень разные: Шимун пишет спокойнее, а Юра Некрасов, чей оригинальнейший джойсианско-раблезианский «Брандлькаст» я очень люблю, — всегда поэтический фонтан сюрпризов.

Действие происходит, видимо, после ядерной войны (и всяких других войн) на одичавшем американском Юге, Техас — Нью-Мексико. В первой части охотник за головами оказывается вовлечен в поиски исчадия ада по имени Джек Мормо, которое творит массовые изуверства и непотребства — хирургические пытки без наркоза, кройка и шитье живых людей и прочее. Во второй мы наблюдаем за мальчишкой, который пытается спасти от смерти отца, мать и сестру (сложная история, почему они должны умереть), по пути попадает в заброшенные бойни, проходит там через те же примерно самые изуверства и непотребства и обретает у местного горлума некий злосчастный артефакт. Самая интересная и короткая — третья часть, о чем позже.

Мое недоумение в первой половине было связано с изуверствами и непотребствами. Всё это, наверное, пугает в кино (но я не смотрю такое кино совершенно сознательно), а в тексте, как известно, иногда лучше недоописать, чем переописать. Но описано, да, страшновато, на уровне «Хтона» Пирса Энтони. А не понимал я, будет ли оправдан вынужденный читательский поход через десятки и десятки страниц сшитых тел, шаров и многоножек из человеческой плоти, каннибализма, взрезанного, вспоротого, взорванного учебника анатомии, — и так очень, очень, очень долго. Станки, станки, станки. Любители таких станков, я думаю, есть, но это, в общем, не я. Ну, конечно, вызывает известное отвращение — но для чего оно? Хоррор-постап, ок...

Потом за всем этим «что такое зимой и летом одним цветом? — кровища!» блеснул некий более высокий сюжет. Не думаю, что это будет спойлер — сказать, что вторая часть образует в первой хронологически последовательную историю; кто у нас главный герой — становится ясно, если читать внимательно, очень рано. Самая интересная часть, повторю, третья, в том числе потому, что она полностью переворачивает буквально всё. Нет в ней ни особого хоррора, ни особой фантастики — это самая обычная история про самый обычный земной, человеческий, нами населенный, а то и творимый ад. Но тут авторы сделали штуку, которая меня несколько вымораживает частным образом: как бы взяли первую историю и всю ее перетрясли. Я не понимаю, как третья часть связана с первыми двумя. У меня есть пара версий, но я подозреваю, что оно сделано так намеренно.

Не знаю, что носится в воздухе, но, я думаю, авторы и сами видят, что их книга очень сильно рифмуется с «Островом Сахалин» Веркина. Я не уверен, что это хорошо, потому что «Золотая пуля» — все-таки совсем другого рода вещь. Может, тут и пролегает пресловутый водораздел между фантастикой и мейнстримом, в котором тоже полно фантастики, не знаю; отличия начинаются уже с культурных кодов: Веркин пишет, да, про девушку из японской культуры (как бы — я помню, что она не совсем японка), но базирует книгу на Чехове и Сахалине, в то время как Некрасов и Врочек отталкиваются от разных вестернов. Я могу только предполагать, почему русские фантасты часто пишут про воображаемых американцев — потому что выросли на соответствующих книгах и фильмах? Ключевое слово — «воображаемых», я глубоко не уверен, что все тропы «Золотой пули» возможны в реальной культуре США даже после ядерной войны. Когда Коэны снимают «О, где же ты, брат мой?», они снимают о своем родном Юге (ок, пусть не родном, они северяне, и все-таки). Когда песню «I’m a man of constant sorrow» из этого кино поет герой «Золотой пули», это выглядит как оммаж искусству — но не как отсылка к (как тут презрительно пишут) жызне. Ну то есть — есть разница между мифологией, которую видишь все-таки поверхностно, издалека и гадательно, по кино и книжкам, и мифологией, которую знаешь, потому что ты, блин, в этом субстрате по уши так или иначе (см. популярность Пелевина, кста).

И еще: я сейчас скажу страшное, но Веркин страшнее именно потому, что ужасов у него поменьше, зато описаны отвлеченно, со стороны, этнографически. Трудно напугать текстом в лоб. Правило show, don't tell работает.

А еще эта неопределенная третья часть. Я вижу тут родовую травму «цветной волны», к которой оба автора принадлежат, потому что наблюдал это и в других текстах — Димы Колодана, скажем. Как все мы знаем, «цветная волна» никогда не базировалась на общей идеологии, но разделяла общие эстетические принципы, и вот сдается мне, что один из этих принципов — «сделать красиво и абсурдно». Неслучайно столько авторов этого содружества пишут в ЖЖ-собщество sur_noname (и тамошнее буриме вертится вокруг «Невервилля, городка в Канзасе, где возможно всё»), неслучайно «Время Бармаглота» отсылает к Кэрроллу, неслучайно «Брандлькаст» Юры Некрасова сделан по заветам «Охоты на Снарка», — сюжет угадывается, но именно что угадывается, зато вокруг много сюра, слов-кошельков и прочего. В «Золотой пуле» сюра меньше, по крайней мере, на уровне отдельных сцен, а вот на уровне структуры — она вполне сюрная, когда третья часть вдруг присовокупляется к первым двум не пойми как. (Отдельная песня — названия глав и частей: что-то отсылает к Аркадию Гайдару, что-то — к Амброзу Бирсу, наверное, это тоже уровень, но я его не понял.)

Ближайшим аналогом для меня тут будет, наверное, Мураками и Линч, у которых тоже сплошь декорации, и как они связаны — не всегда ясно, и впечатление такое, что к «Внутренней империи» Линчу самому стало глубоко плевать, есть ли у образов, вытягиваемых из подсознания, какая-то связь. Сюжетности указывают ее номер, и это номер шестнадцать. Проблема лично для меня в том, что фантастика — штука сюжетная, и написать хороший фантастический сюр примерно так же сложно, как написать «Охоту на Снарка»: нужен не только текст, нужен и контекст, нужна какая-то тонкая встроенность в эпоху, образ эпохи, потому что сюр только тогда и сюр, когда он отталкивается от твоего мира. А когда у тебя и эпоха воображаемая, это всё несколько более затруднительно. Это либо ты уходишь в «Брандлькаст», творя с нуля и играя с языком, и это оценят не все; либо совершаешь чудо.

«Золотая пуля» близка к чуду настолько, насколько, я думаю, она к нему может быть близка при таких вот вводных. Тема отыграна, последний аккорд — вот он, и это хорошая музыка, пусть в первой половине мне пришлось потерпеть (но терплю же я длинноты у «Пинк Флойд»), а потом я не совсем понял, как оно там устроено внутри — разве что глобальная перекличка мотивов и мелодий налицо. Но зарифмован вот этот конкретный моральный апокалипсис красиво и мощно. Хорошая музыка бывает всякой. Другое дело, что кто в итоге услышит.

Николай Караев о «Золотой пуле» Юрия Некрасова и Шимуна Врочека

Ранее в рубрике «Из блогов»: