Фередерик Бегбедер. Идеаль
СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2017
Когда иностранец берется писать о России (не важно, какую из российских реалий он выбирает: политику, природу, национальный характер или гламур), он сразу ставит себя в уязвимое положение.
Хорошо у него не получится, поскольку он просто не понимает, как обстоят дела. Мы и сами не всегда это понимаем, но принимаем «по умолчанию»: и поезда цвета «бутылочного стекла», и видавшие виды самолеты на внутренних авиалиниях, и старушек, продающих пирожки на полустанках. Даже когда иностранец замечает, что русские женщины — прекраснее всех прочих, мы, конечно, польщено кивнем, но, давайте уж честно признаем, подумаем: ну, каких он женщин видел-то? Тусовщиц? Охотниц на «заморских принцев»? «Тургеневские девушки», «Сонечки Мармеладовы» и «Наташи Ростовы» в его поле зрения не попадут. Даже не потому, что их нет. Нам понятно без объяснений, что внешняя красота — лишь верхний пласт (и повезет, если не пустая порода) За «сексапилом номер пять» могут прятаться такие морские гады, с которыми даже Жак-Ив Кусто не встречался. Подлинную красоту нужно искать, как клад, как нефть, как якутские алмазы.
Нет, хорошо у иностранца не получится. А плохо мы ему не простим. Плохо о нас можем писать только мы сами, другим не дозволяется.
Так что же остается автору? Поиграть в объективность, притвориться акыном и спеть о том, что увидел. А что остается читателю? Отнестись ко всему этому с юмором, как взрослые относятся к наивным рассуждениям малышей о жизни.
«Идеаль» Фредерика Бекбедера заявлен в аннотации как «вывернутый наизнанку роман-исповедь». Поскольку исповедь и предполагает выворачивание наизнанку собственной жизни и чувств, то лично я в толк не возьму, что означает изнанка изнанки. Могу только предположить, что редактору хотелось добавить серьезности... И напрасно. Читать «Идеаль» как реалистическое произведение — невероятно утомительно. Его реализм ограничен триадой «девочки-клубы-пьянки». На таком фоне даже «Духless» Минаева выглядит глубже. Поэтому представьте, что Бегребер написал эдакую фантасмагорию: смешал правду с домыслами в равных пропорциях, добавил клубники со взбитыми сливками и насыпал перца для горечи. Коктейль вышел диковатый и совсем не «наш», но оттого и любопытно его попробовать.
Главный герой — Октав Паранго — занимается набором фотомоделей. И вот нелегкая занесла его в страну, жители которой бедны и «единственное их развлечение состоит в чтении стихов, прогулках по березовым рощам и послеобеденном сне на берегах широких, медленно текущих рек <...> В ваших краях мужчины умирают в пятьдесят, а их вдовы продают котят у входа в метро. Время от времени старухи гибнут от удара сосульки, свалившейся со строительных лесов». Да, и в наших кухнях бродит квас, сушатся грибы и ведутся разговоры о высоком. Сам герой тоже не прочь поговорить: он перемежает постельные откровения с рассуждениями о ГУЛАГе и душе, и то ли на самом деле ищет чистый идеал любви, то ли просто пресытился и жаждет «чего-нибудь эдакого». Черной икры или броситься с обрыва в Волгу.
Все это может показаться поверхностным, но Бегбедер далеко не так прост, хотя его иронию легко спутать с его же очень точными и тонкими наблюдениями. О клубах, где «кричи не кричи — никто не услышит, и ты утонешь в гуще спресованного одиночества» он пишет с теми же интонациями, что и фразу «ночью поезда часто останавливались — под колеса то и дело попадались медведи, волки и крестьяне в каракулевых шапках». Почему не в ushankah, не спрашивайте.
Невольно принимаешься вспоминать отечественных авторов. Начинаешь сравнивать Бегбедера с Пелевиным и его «кокаиновыми фантазиями», с Ерофеевым и его «алкогольной романтикой», с Гришковцом и его «исповедальными миниатюрами». Причем сравнивать в пользу наших. И не потому, что наши лучше (хотя наши лучше), а просто стараясь разобраться: чего же не хватает Бегбедеру? Ищешь формулу, при которой иностранному автору удалось бы добиться той же проникновенности. Наверное, такой формулы не существует. Наверное, наши классики слишком сильно затуманивают разум иностранца, а наши современники стараются показать себя такими, какими нас хотят видеть. Ведь так проще. Для всех.
Быть может, Бегбедеру и не стоило так отчаянно пытаться сойти за своего. Наивость ему бы простили. Напиши он простодушную историю о России, где по улицам ходят медведи с балалайками, и мы бы первыми посмеялись. Но все должно быть по-настоящему, ведь у французов есть стойкое убеждение, что духовность есть лишь у них и у русских. А про духовность шутить нельзя! Только в нашей они видят экзистенциализм (изобретенный теми же французами) и мрачное предчувствие смерти. Если откровенно, они нас себе немного насочиняли.
Поэтому «Идеаль» и получился таким фантастическим, таким неправдоподобным, таким «слишком» во всех смыслах. Здесь вместо драмы — бурлеск, вместо любви — надрыв (или даже нарыв), вместо исповеди — метания героя с кризисом среднего возраста. И все это с постоянными выдержками из нашей школьной программы. В итоге, «декорации» получились немного сами по себе, отдельно от сюжета. Но если к роману отнестись легче, то читать его становится даже интересно. На Россию по-прежнему любопытно взглянуть глазами иностранца.
А попытка француза написать «русскую» историю выглядит и того веселее. Словно ее сюжет автору подкинули Пелевин с Достоевским и Набоковым. Выпили втроем и решили подшутить над чужой доверчивостью.
На самом деле, в романе есть пронзительные и ясные мысли, есть действительно забавные сцены, например, герой вспоминает, как цитировал одной психиаторше выдержки из писем Чехова, а та загорелась идеей его вылечить. Жаль, все это спрятано в гуще наносного, среди мишуры и эпатажа. Фредерик Бегбедер действительно интересный автор, ведь недаром его ругают. Если ругают, значит, что-то в нем есть. И вот это действительно по-русски.