.jpg)
Мишель Онфре. Космос. Материалистическая онтология
М.: Кучково поле, 2017
Тот, кто безвылазно сидит в городах, не замечает жителя деревни, который напоминает ему, кем он был. Надушенный щёголь, чистенький эстет, те, кого мы называем образованными людьми, не желают, чтобы пред их глазами встало прошлое предков, время времён, что было прежде, до того варварства, в которое они погрузились. Время грязи, но сущностной истины, немытых и всклокоченных волос, но метафизической аутентичности, время резких запахов изношенной одежды, пахнущей костром, гнилой водой, неубранным домом, но философской простоты.
Такими филиппиками в адрес современной цивилизации полна книга модного французского философа — материалиста, атеиста, гедониста, прагматика и анархо-примитивиста — Мишеля Онфре. У себя на родине он невероятно популярен, написав более восьмидесяти книг — философских работ, биографий, путевых очерков, сборников стихов, журналов, — в том числе побивший все рекорды «Атеологический трактат», изданный пятью тиражами общим количеством в полмиллиона экземпляров. Онфре активно выступает на телевидении, и вся Франция знает трагическую историю его жены, умершей от рака после нескольких лет страданий. Он поистине неакадемический затворник, но влиятельная медийная фигура, продолжающая славные традиции европейских левых интеллектуалов. Удивительно, что его первая книга на русском появляется столь запоздало и как бы мимоходом, в издательстве, специализирующемся на русских мемуарах столетней давности!
Впрочем, русскому читателю в чём-то и повезло. Для перевода было выбрано, уже можно сказать, программное произведение Онфре — трёхтомная «Краткая энциклопедия мира», первый том которой — «Космос» — выпущен совсем недавно, в 2015 году, а над третьим работа и вовсе продолжается. Несмотря на сугубо философский подзаголовок — «онтология», в «Космосе» нет ничего мудрёного, тем более изложенного птичьим языком постмодернизма. Напротив, книга эта в высшей степени легко и стильно написана, в полном соответствии с канонами классического французского «эспри» (esprit — остроумие, живость ума). В ней Онфре, как и подобает светскому французу, изящно и непринуждённо рассуждает о старом вине и поэзии хайку, лэнд-арте и миграции угрей, цыганах и вегетарианстве, бичует жестокость корриды и антикосмизм иудео-христианства, цитирует любимых Ницше и Тита Лукреция Кара…Конечно, это не совсем энциклопедия космоса — скорее, принципиальное утверждение «лоскутной вселенной» — бесконечной, многообразной, поражающей воображение, но не подвластной в своих основаниях разуму, — вселенной, которой можно восторгаться, но которую нельзя изменить. Менять действительность — это фашизм, считает Мишель Онфре.
Вы насторожились? То ли ещё будет! На протяжении всей книги француз настолько непоследователен и очаровательно брутален в своих высказываниях, что устаешь недоумевать. Вот он восхваляет дух «великого народа цыган» за их «метафизическую аутентичность немытых волос», а то, что они крадут всё, что плохо лежит, — «да, согласен, и что?». Вот он безапелляционно утверждает, что если ты мыслящий человек, то обязан быть вегетарианцем, лучше веганом, потому что убийство животных это «вечная Треблинка», и тут же доказывает «онтологическую невозможность» веганизма, поэтому-де он сам «мясо изредка ест». Христианское мировоззрение он называет не иначе как «бреднями», «баснями» и «миазмами», противопоставляя ему языческое поклонение посюстороннему миру и забывая, что языческие мифы столь же далеки от реальности и что именно христианство проложило дорогу экспериментальной науке, расколдовавшей мир от тотальности мифа. Растения у него «обладают самосознанием» — «должны же они понимать, что растут неправильно, что образовалось нежелательное искривление и его надо выправить»! Жизнь, а не разум, у него высшая ценность, поэтому человек «живёт на том же основании», что и «черви, паразиты, микробы и волки», — Онфре не замечает, что это прямо оправдывает хищничество как единственную стратегию по выживанию среди микробов и паразитов. Наконец, верхом нелепости служит мельком брошенная фраза, что, мол, «ни СССР, ни нацистский Рейх не дали ни единого музыкального шедевра, ни даже литературного или поэтического произведения». Кажется, будто французы и русские существуют в каких-то параллельных мирах, и если мы ещё немного знаем их Сартра, Сати или Кокто, то они, похоже, кроме Staline и Goulag, нашего ничего.
Таково лоскутное мировоззрение современного французского левого интеллектуала — хорошая, хотя и избирательная эрудиция, немного руссоизма, яркая ненависть к христианству, смутная позиция по отношению к «братьям нашим меньшим», зато чётко-восторженная — по отношению к бывшим изгоям и угнетённым народам, поэтические воззрения на природу и примитивистские — на городскую цивилизацию. Мне бы не хотелось считать это вершиной многовекового развития великой французской мысли, но и провалом назвать язык не поворачивается. Главное, чтобы философ не опростился до дурно пахнущей одежды и немытых волос. Впрочем, я почему-то уверен, что уж с этим-то у французов всё в полном порядке.