На русском выходит мало переводов латиноамериканских романов. В СССР — да, бум дружбы с Латинской Америкой совпал с бумом литературы этого региона. Поэтому сейчас мы можем познакомиться с плеядой писателей: Гарсиа Маркесом, Варгасом Льосой, Фуэнтесом, Карпентьером, Нерудой, Астуриасом, Борхесом, Кортасаром. Но были и другие, чуть менее известные, к тому же литературная жизнь не закончилась, появляются молодые авторы, о которых мы, к сожалению, не знаем ничего, даже имён, потому что мало кто берётся рассказать о них, перевести их.
Одним из «открывателей» — новым Колумбом — стало «Издательство Ивана Лимбаха». Вместе с переводчиком Дарьей Синицыной они выпустили три романа.
Гильермо Кабрера Инфанте. Три грустных тигра. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. — 576 с.
В этом романе 1967 года знаменитый гаванский Малекон — набережная — превращается в ленту Мёбиуса, по которой герои непрерывно следуют в поисках времени в пространстве, подобно маятнику, чтобы убежать от воспоминаний или окунуться в них с головой, как в море. Они летят на кабриолете по Малекону памяти незадолго до победы революции, когда отряды Че спустятся с гор и наступит конец прекрасной эпохи, и покажут последние кадры метро-голдвин-майеровского фильма — «эту привилегированность, это роскошество, эту эйфорию дня, который подошёл к своему лучшему часу».
Пока же конец не наступил, они говорят, очень много говорят. Это роман о языке, причём кубинском, что подчёркивает автор в замечании, предваряющем книгу. Они голосят, распинаются, обмениваются сплетнями, травят анекдоты, философствуют, эстетствуют, смешивают языки, перебирают скороговорки и цитаты, играют словами. И только они понимают эту игру с литературой — «на Кубе все жутко образованные, если Куба — это мои приятели»: актёр Арсенио, фотограф Кодак, музыкант Эрибо, журналист Сильвестре и загадочный Бустрофедон, наделяющий их особым диалектом, превращающим глупости и банальности в «волшебные речения».
Эта книга — не только о конце прекрасной эпохи и самобытного языка, но и собственно о Кубе, родине автора, изгнавшей его. Поэтому, кстати, роман так долго не переводили на русский. К острову обращён взгляд многоголосого рассказчика, сидящего на набережной, спиной к морю.
Куба страна народ музыка песни мелодия голос болеро ритм секс шоу кабаре карнавал мохито тропики банан пальма движение скорость ночь Малекон Гавана море небо кофе бар найт-клуб румба радио телевидение реклама кино известность любовь женщины жизнь танец Африка примитивность
Так, без запятых, написал бы автор, потому что «запятая» по-испански — coma, но «coma» — ещё и «кома», а с комой приходит тишина, конец разговоров и всего прекрасного. В романе, как и на Кубе той поры, — много чудесного: и упражнения в стиле, и ода сюрреализму, и кэрролловские игры, и неукротимые поиски потерянного времени, и пантеон писателей, не поклонившись которым, нельзя писать в XX веке, и дикая красота жизни в неистовых и печальных тропиках, музыке, ритме и болеро. «Куба есть любовь, птица поёт и на надломленной ветке, пускай льёт дождь — это кубинский дождь…».
Рейнальдо Аренас. Чарующий мир.— СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016. — 336 с.
Карлос Фуэнтес говорил о родной Мексике как о тысяче стран под одним названием. Так и роман ещё одного кубинского изгнанника, впервые изданный в 1965 году (но до сих пор не вышедший на Кубе) — тысяча текстов под одной обложкой. Представьте, что в одном сосуде смешали «Дон Кихота», «Гаргантюа и Пантагрюэля», «Откровение Иоанна Богослова», дантовский «Ад» и получился вычурный, гротескный роман, грандиозная паутина снов внутри сна, в котором снится сон, сюрреалистический экшн.
Чрезмерность и излишество являются здесь нормой, люди превращаются в рыб или напоминают курительную трубку (ceci n’est pas une pipe) и кажется, весь мир — сплошная нелепость. Однако за нелепостью кроется что-то важное. Героя зовут Сервандо. «Сервантес» — первое, что приходит на ум. И да, герой в стремлении к свободе сражается с чем-то, на что нельзя напасть. И да, автор цитирует «хитроумную книгу»: «Свобода, мой дорогой друг, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей…». Мысль невозможно пленить, даже если тело заковано в цепи: а у героя в цепях всё — от пальцев ног до зубов и волос на голове. Более того, когда цепей становится слишком много, они обрушивают тюрьму.
Стремление к личной свободе переплетается с борьбой за независимость Мексики и Латинской Америки в целом. Недаром герой встречает Симона Боливара. Кто-то на его пути спрашивает, не является ли поиск свободы погружением в ещё более страшную темницу. Я думаю, этот вопрос мог бы звучать так: не может ли обретение страной независимости стать попаданием её народа в ещё более страшную зависимость? История даёт утвердительный ответ. Вспомните вереницу латиноамериканских диктаторов.
Эта книга — барочный роман-галлюцинация, полный печали человека, не обретшего желаемого, однако его мир, если не чарует, не завораживает, то удивляет точно и, как сказано в тексте, через него можно вникнуть в то, о существовании чего многие даже не догадываются. Каждый может открыть свою Америку.
Эрнан Ривера Летельер. Фата-моргана любви с оркестром. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. — 272 с.
Этот роман 1998 года — трагический водевиль с музыкой и переодеваниями о людях, готовых пожертвовать собой, чтобы покончить с тираном или плюнуть в лицо палачу, трогательная история о любви и несправедливости в декорациях гротеска.
Действие разворачивается на фоне чилийских селитряных приисков, где за год стареют на три, где солнце медленно стекает по стенам домов, похожих на "корабли, идущие по сонному морю песка", в мороке и бесприютности, среди стай голодных псов. На переднем плане находится "окаянный городишко", развесёлое и буйное селение, центр притяжения и пьянящий глоток свободы. Правда, это "вселенское разбитное веселье" и "жужжание гигантского блудливого насекомого", по выходным накрывающее город, губит и гонит рабочих, когда всё пропито и заложено, обратно в безжалостные рудники.
В невесёлом антураже живут добрые, страстные, переживающие и сопереживающие герои, любовно созданные автором. Их маленькие истории сушат горло, когда жизнь разлетается в прах над городом, превращающимся вместе с падением добычи селитры в призрак. И, кажется, до сих пор над этой пустынной, мёртвой местностью в особо жаркие дни мерцает фата-моргана краткой истории любви, случившейся в мареве селитряной истории Чили.
Другой источник новых латиноамериканских романов, коротких в силу формата издания — журнал «Иностранная литература».
Хорхе Ибаргуэнгойтиа. Мёртвые девушки. // Иностранная литература, №2, 2016. — с. 3-107.
Роман, написанный в 1977 году писателем, несколькими годами позже погибшим в авиакатастрофе, основан на реальных событиях, развернувшихся в родном автору мексиканском штате Гуанахуа́то в 60-е годы прошлого века. В русскоязычном интернете есть статья о сёстрах Гонсалес Валенсуэла по прозвищу «Лас Покиа́нчис», ставших прототипами сестёр Баладро.
В этой хронике объявленной смерти — правда, массовой, в отличие от гарсиамаркесовской — много того, на что хочется наклеить ярлык латиноамериканского: и дурные предзнаменования, и жажда мести, и калечащие народные методы лечения. Впрочем, есть и типично мексиканское отношение к смерти, с юмором, конечно, чёрным.
В Мексике празднуют День мёртвых, украшая страну изображениями черепа. Вот и здесь одним из персонажей является Калавера («череп»), первое звено в цепи трагических событий. Бедная негритянка Бланка превращается в скелет, а шутка о закопанных на заднем дворе трупах неотвратимо воплощается в жизнь. Автор смеётся над смертью и тогда, когда даёт сёстрам Баладро, хозяйкам публичных домов, обвинённым в многочисленных убийствах, имена Арканхела («архангел») и Серафина («серафим»), вынуждая смерть идти за руку с высшими ангельскими чинами. При этом их «жертвы» сами оказываются не ангелами — вырывают у покойниц золотые зубы, забивают каблуками до полусмерти, топят в туалете.
Впрочем, роман изобилует не только чёрным юмором, но и сатирой на военных, богачей и чиновников, бюрократию и правосудие. Да, за преступлением следует наказание, которое, однако, не приносит ни кары, ни раскаяния — лишь жутковатый смех в стиле Дня мёртвых.
Эвелио Росеро. Благотворительные обеды. // Иностранная литература, №10, 2016. — с. 3-76.
Роман 2001 года рассказывает о причудливом порождении колумбийской гражданской войны, идущей не одно десятилетие, — аду в одном боготинском приходе. Именно так. Приходская церковь оказывается ближайшей дорогой в преисподнюю.
Что происходит, когда убивают всех мужчин и уводят всех детей? Насилие порождает насилие. И три матери, три добродетели, символ троицы, три Лилии превращаются в цветы смерти, становятся тремя старухами, пекущими смерть, и каждой рукой топят в ледяной воде по коту. Лилии, церковные поварихи, похожие как одна, выступают воплощением ужаса, творящегося в стране, ужаса, имеющего власть и кормящего всех отравой страха.
Страх, беспросветная тоска, растущая ненависть — то, что не дает покоя герою, почти сходящему с ума в фантасмагории романа. Он, вроде и ладно сложенный, да с горбом, — колумбийский народ, замерший, ждущий, пока разъяренный бык насилия, похищений и убийств пронесется мимо.
Насыщенный семидесятистраничный текст — комплимент Гюго: здесь и горбун, и священник, и цветок лилии Флер-де-Лис, и химеры-наблюдатели, и, конечно, свой Двор чудес — благотворительные обеды. Роман — картина Босха в литературе и “Dalí Atomicus” с летящими котами в несусветном времени. Впрочем, мне нравится, когда над европейским, вдруг взвивается колумбийское, вдруг тянет анисовым запахом страны, звучит кумбия, болеро и готовится ахьяко, сальпикон, желтый рис с петрушкой, десерт из маракуйи, щербет из гуанабаны и пирожное «трес лечес».
Роман был написан больше пятнадцати лет назад, мирный договор с ФАРК заключен недавно, за что президент Колумбии получил в 2016 году нобелевскую премию мира, и может быть, может быть, солнечная страна сумеет выйти из болезненной тьмы, хотя промыслы Божьи — «чистая ирония, непонятная загадка», а уж промыслы «перевернутого» Бога — и того пуще.
Колумбиец Росеро, мексиканец Ибаргуэнгойтиа, чилиец Ривера Летельер, согласитесь, мало известны российскому читателю. Нобелевский лауреат 2010 года по литературе, последний из плеяды «бума» — Марио Варгас Льоса — имя, звучащее громче, что и определяет судьбу переводов его романов. Они выходят быстро — через пару лет после издания на испанском.
Марио Варгас Льоса. Скромный герой.— СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. — 384 с.
Назову этот роман весёлым спектаклем об уходящем перуанском обществе, бесшабашной мелодрамой о перипетиях словно постаревших вместе с автором героев — ярких, энергичных, эксцентричных, не без внутреннего стержня. Старички рвут с любовницами, женятся, радуют жён, путешествуют в Европу, будто участвуют в «геронтологической игре», которую выдумали специально, чтобы они чувствовали себя моложе.
Автор насмешлив и несколько безжалостен не только по отношению к своим немолодым героям, но и к родному Перу. Там немилосердно печёт солнце, нет ни облачка, ни ветерка, стервятники кружат по небу или копаются в кучах мусора, лежащих на углах улиц, оборванные ребятишки пинают мяч, лают тощие собаки, и всё это под рёв автомобильной пробки.
Могло бы показаться, что Перу до сих пор живёт в середине прошлого века, если бы не вскользь упомянутые мобильные, Интернет и блоги. Льоса рисует довольно мачистское, расистское, и вообще варварское, по замечанию дона Ригоберто, уже известного по более ранним произведениям, общество — «в этой стране невозможно создать уголок цивилизации (…), в конце концов варварство стирает его с лица земли».
Женщины — жёны при мужьях или любовницы при чужих мужьях, либо религиозные, либо сладострастные, хотя чаще и те, и другие одновременно, а если и работают, то секретарём или уборщицей. У всех героев — только сыновья, ни одной дочери. В общем, автор создаёт патриархальный мир, не чуждый расистской традиции: богатые белые и бедные чоли, мулаты, негры. Впрочем, последние, подобно «скромному герою», могут выбраться из нищеты долгими годами упорного труда.
Страна меняется и символом нового Перу, более цивилизованного, менее патриархального и шовинистского, но такого же задорного и яркого, становится «здоровый, шаловливый и чистый» смех пятнадцатилетнего Фончито, который почти убеждает своего впечатлительного отца, что дьявол существует, что он перуанец и «тратит своё время на прогулки по Лиме, Барранко и Мирафлоресу».
Конец прекрасной эпохи на Кубе, чарующий мир поиска свободы, борьбы за независимость и чёрная мексиканская сатира, любовь на чилийских селитряных приисках, адские порождения гражданской войны в Колумбии и задорное стариковское Перу — таким предстаёт далёкий континент в новинках переводной литературы: мечтательным, неистовым, нежным, упорным, страшным и смешным. Далёкий? Да, таким он был и остаётся — неведомым. «Экзотика!» — скажут многие. Малое количество переводов работает на его загадочность. Не знаю, пожелать ли, чтобы Латинская Америка стала ближе, или чтобы оставалась прежней — удивляющей, неизвестной и манящей.
Ольга Ходаковская