Антония С. Байетт. Призраки и художники
М.: Иностранка. Азбука-Аттикус, 2017
Честно говоря, я опасался читать достаточно объёмный сборник рассказов Байетт, так как знаю её как любительницу приёма «текст в тексте»;
...Байетт любит вставлять в свои романы всяческие дивертисменты — причём, иногда это более чем уместно, как в эпохальной книге «Обладать», где Байетт моделирует корпус литературного наследия целого вымышленного поэта-викторианца.
Но вот вставные сказки, которые пишет главная героиня «Детской книги», последнего, на сегодняшний день, эпического текста Байетт, настолько утяжеляют чтение этой, и без того многосоставной книги, сплетённой из массы параллельных сюжетных линий, что едва ли не топят её.
Издатели поступили умнее. Три «сказочных» авторских сборника новелл и сказок они сложили в том «Чудеса и фантазии» (сюда входят пять сказок из «Джинн в бутылке из стекла «Соловьиный глаз», шесть рассказов про пламя и лёд «Духи стихий», а также «Чёрная книжка рассказов», состоящая ещё из пяти новелл), тогда как в том «Призраки и художники» поместили весь оставшийся «реализм» — авторскую подборку «Сахарное дело и другие рассказы», а также три новеллы «Историй с Матиссом».
Приступая, я решил, что «призраки» будут населять первую часть тома, вторая часть которого будет заверчена вокруг жизни Матисса, но был не прав — «Истории с Матиссом» связаны не с фигурой великого художника, но с обычными людьми, в поле зрения которых оказывается та или иная картина Анри М., по разному вплетённая в сюжет.
Обе части населены, в основном, женщинами, представляя самые разные ипостаси Антонии Байетт (сразу скажу, что самые интересные новеллы здесь — «В день смерти Э. М. Форстера» и «Художники» носят предельно автобиографический характер), даже если дело в тексте происходит в совершенно иной эпохе («В оправе пропасти» — ещё одна вариация на темы биографии очередного «поэта озёрной школы») или же в демонстративно экзотической стране («Сушёная ведьма» рассказывает историю жизни и смерти старушки-ворожеи откуда-то с островов Юго-восточной Азии).
Но зачем мне читать про боли старухи, колдующей с помощью тухлых яиц, или же про страхи пенсионерки, боящейся изнасилования на своих ежевечерних выгулах собачки («Разлито в воздухе»)?
Оказывается, что в максимально сюжетном тексте (новелле), важны не наррация с антуражем, но само исполнение — «скольжение фигурного конька», школа, незримая для профана, та или иная писательская стратегия, среда авторских решений.
То есть, по сути, сугубо техническая задача (набор задач), которую хочется обозвать «шахматной».
В таких рассказах есть что-то от обязательной программы у фигуристов-одиночников: набор элементов, используемых в разных комбинациях и сочетаниях (их же, на самом-то деле, бесчисленное количество), призванных обязательно продемонстрировать класс художника, свободу его жонглирования плюс (бонусом) какие-то дополнительные, уже сугубо личностные особенности.
Рассказы Байетт весьма цветасты.
Писательница обожает длинные перечислительные ряды, не имеющие никакого функционального смысла, даже «по атмосфере», и без того переполненной антуражем.
Причём каждое существительное в этом избытке почти обязательно украшено определением, порой, не одним, из-за чего кажется, что действие новелл происходит возле осеннего витража, сквозь который проникают лучи яркого солнца...
...ну, или в колониальной лавке, забитой разноцветными специями, распространяющими то ли манкие, то ли слегка придурковатые ароматы...
...то ли в коробке с лоскутками и атласными лентами...
...а, может быть, в магазине пряжи и нитей, тканей, или же в ателье, предлагающем сочные, многоцветные коллекции...
Я хотел сделать пару выписок, чтобы показать разнообразие писательской палитры Байетт, постоянно злоупотребляющей избыточной колористикой (есть в ней что-то от прерафаэлитской тяги к перегруженности декором) и всяческими фактурами, но в «Призраках и художниках» россыпи драгоценных камней, прикидывающихся бижутерией (и наоборот) возникают на каждом втором развороте и стремятся к, что ли, объёмности передачи.
«Восторг в душе у миссис Смит не затихал. Для человека, обуреваемого страстью, всё вокруг летит стремительным зигзагом, будто разматывается из катушки полосатая лента: газеты, смазанный шрифт заголовков, Святой Иаков, плакаты с призывами помочь голодающим, выстроившиеся в витринах Джермин-стрит принадлежности мужского обихода, светозарные ботинки, вышитые домашние туфли из бархата, пёстрые рубашки, сырная лавка, источающая бодрый запах тлена, парфюмерный «Флорис», неуловимо-душистый, как мешочек-саше. А для уха — еле различимая барочная музыка на органе. Не то уголок цивилизации, не то выставка потребления. А вот и магазин ювелира Гримы. Этот нарочитый, богатый в своей примитивности фасад тут недалеко; к каркасу витрин привинчены как бы в случайном порядке грубые каменные плиты типа кремневых — получилось что-то вроде современных декораций, мрачных, тяжёлых, к старинной драме: «Царь Эдип», «Король Лир», «Макбет». А в просветах между суровых каменных плит — крошечные яркие витрины, выстланные алой лайкой, пурпурным шёлком, киноварным бархатом. Расставленные в изящном беспорядке украшения не блещут педантичной полировкой: золото и серебро скорее истёрто, будто камень или кость в волнах прибоя. Огромные, дикие, бугристые, сияющие жемчужины, огромный грушевидный опал, россыпь лунных камней, как брызги воды на золотой кольчуге, — эти примитивно-роскошные сокровища украшают диадемы и ожерелья, будто извлечённые из погребальной ладьи в Саттон-Ху или гробницы фараона, или Музея современного искусства...» («В день смерти Э. М. Форстера», перевод Д. Бузаджи)
Миссис Смит просто идёт по Лондону — в день, когда умер Э. М. Форстер, о чём она узнала из случайно увиденной газеты, сидя в кафе, она придумала сюжет своей первой книги, а всё остальное — зачем-то подробности и городские складки.
Порой избыток призван скрыть недостаточность или однообразие.
Ну, или что-то ещё более важное, о чём вслух и не скажешь.
Всё дело в том, что главная тема Байетт, особенно остро видимая в небольших (до тридцати страниц и, вообще-то, в основном, это короткие повести) текстах, это страх.
И главный — перед небытиём, победить который невозможно ничем (искусством, например) и никем (любовью), и масса второстепенных, фобий, маскирующихся и маскирующих основной, зудящий и непреходящий сразу на всех уровнях — от онтологического до бытового.
«Главным предметом литературного творчества Джозефины был страх. Рациональный страх, иррациональный страх, огромный страх, подступающий скачками к юному существу, которому неуютно в большом мире... Любой писатель, как заметил Генри Джеймс, довольно рано находит предмет своего творчества и затем всю жизнь лишь подробно исследует, находя дополнительные грани. Стоит ли считать это общим правилом — неизвестно, однако оно определённо подходило к Джозефине Гамельн. Её излюбленным жанром была повесть, главным героем — молодой человек между отрочеством и поздним подростковым возрастом...» («Подменыш», перевод А. Псурцевой)
Страхи Байетт, о которых она почти никогда не говорит напрямую (табу) маркированы «призраками».
Или, если точнее, проницаемостью миров. Причём, в оба конца.
Иногда достаточно намёка на присутствие в жизни чего-то потустороннего, чтобы снять стресс, всего-то какой-нибудь сквознячок или, хотя бы, двусмысленность ситуации, которую можно развернуть в инфернальную сторону.
Ибо иначе страхи становятся непроходимыми. Навязчивыми и неизбывными.
Автор пытается от них отмахиваться «творчеством» и «искусством», позволяющим хотя бы отчасти выйти за рамки бытового дискурса: нестандартность творца («художник» — это тот, кто боится) — ещё не гарантирует избавления от давления экзистенциального груза, но позволяет строить эффектные нарративные композиции.
Никто так не заинтересован в призраках как атеист.
Сказки Байетт — учебник воинственного безбожия, проверяющего себя на фоне разных стран и эпох.
Цвета и яркие лоскутки, россыпи бусинок и шелковых платков отвлекают и прикрывают буквальные скелеты в шкафу. Осознание того, что всех ожидает одна ночь, отсутствие даже нарочничной надежды на спасение.
Ранее в рубрике «Из блогов»:
• Василий Владимирский о рекламе и продвижении
• Генри Лайон Олди о романе Джеффа Вандермеера «Борн»
• Роман Демидов о книге Адама Робертса «Yellow Blue Tibia»
• Михаил Савеличев. Эвтаназия просвещения, или О безусловной пользе избыточного знания
• Ольга Журавская. Высокая литература. О романе Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня»
• Станислав Бескаравайный о романе «Видоизмененный углерод» Ричард Морган
• Шамиль Идиатуллин о романе Евгения Филенко «Бумеранг на один бросок»
• Дмитрий Бавильский о «Золотом осле» Апулея в переводе Михаила Кузмина
• Персональные «книжные итоги» 2017 года Галины Юзефович
• Ася Михеева о романе Рассела Д. Джонса «Люди по эту сторону»
• Шамиль Идиатуллин о романе Дэна Симмонса «Террор»
• Виталий Каплан о романе Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев». Мир, в котором душно
• Михаил Савеличев. Weird Fiction, или О пользе ярлыков
• Шамиль Идиатуллин о романе Дмитрия Быкова «ЖД»
• Дмитрий Бавильский об «Исповеди лунатика» Андрея Иванова
• Галина Юзефович о том, кто страдает от интернет-пиратства
• Дмитрий Бавильский о романе Уилки Коллинза «Лунный камень» в переводе Мариэтты Шагинян
• Михаил Савеличев. «Фонтаны рая» Артура Кларка
• Андрей Рубанов о романе Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев»
• Дмитрий Бавильский о романе Михаила Гиголашвили «Тайный год»
• Swgold: Сага о кольце. О романе Р. Хайнлайна «Между планетами»
• Юлия Зонис о романе Яны Дубинянской «Свое время»
• Николай Желунов. Сжирают ли литературные конкурсы молодых авторов?
• Дмитрий Бавильский о воспоминаниях Ильи Эренбурга в 6 частях «Люди, годы, жизнь»
• Михаил Сапитон о книге Александра Пиперски «Конструирование языков. От эсперанто до дотракийского»
• Станислав Бескаравайный о романе Вячеслава Рыбакова «На мохнатой спине»
• Екатерина Доброхотова-Майкова. Паровоз Стивенсона
• Наталия Осояну о романе Адриана Чайковски «Children of Time» («Дети времени»)
• Дмитрий Бавильский. «Высокий замок». Воспоминания Станислава Лема в переводе Евгения Вайсброта
• Swgold: Опус № 67. О романе Р. Хайнлайна «Красная планета»
• Станислав Бескаравайный о книге Алексея Иванова «Вилы»
• Наталия Осояну о романе Йена Макдональда «Новая Луна»
• Владимир Данихнов об антологии «Самая страшная книга 2016»
• Дмитрий Бавильский о романе Антонии Байетт «Детская книга» в переводе Татьяны Боровиковой
• Наталия Осояну о дилогии Кэтрин М. Валенте «Сказки сироты»
• Михаил Сапитон о романе Джонатана Литтелла «Благоволительницы»
• Swgold: Бомбардир из поднебесья. О романе Р.Хайнлайна «Космический кадет»
• Дмитрий Бавильский о сборнике «эпистолярных» новелл Джейн Остин «Любовь и дружба»
• Юрий Поворозник. «Американские боги»: что нужно знать перед просмотром сериала
• Михаил Сапитон о романе Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь»
• Сергей Соболев. Олаф Стэплдон как зеркало научной фантастики ХХ века
• Дмитрий Бавильский о романе Джейн Остин «Мэнсфилд-парк» в переводе Раисы Облонской
• Swgold: Первая юношеская. О романе Р.Хайнлайна «Ракетный корабль «Галилей»
• Маша Звездецкая. Совы не то, чем они кажутся. О романе Василия Мидянина «Повелители новостей»
• Swgold: Вселенная. Жизнь. Здравый смысл. О романе Р.Хайнлайна «Пасынки вселенной»
• Дмитрий Бавильский о книге Антонии Байетт «Ангелы и насекомые»
• Екатерина Доброхотова-Майкова. Почтовые лошади межгалактических трасс