Антония С.Байетт. Ангелы и насекомые
М.: Издательство Независимой газеты, 2000
Антония С.Байетт. Ангелы и насекомые
СПб.: Домино. М.: Эксмо, 2007
А.С.Байетт. Ангелы и насекомые
СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2017
Два романа (на самом деле, две новеллы — такие объёмы вполне представимы у Диккенса или Конан Дойла, к примеру) базируются на разных, символически окрашенных «формах деятельности», валентных викторианскому духу: средостенье «Морфо Евгении» составляют естественные науки (в центре их — судьба путешественника и учёного, сравнивающего, после возвращения из экспедиции в джунгли Амазонии, поведение насекомых (муравьёв, в основном) и людей.
«Ангел супружества», второй текст книги, настоян на спиритических сеансах, взаправду, без какого бы то ни было обмана, производимых двумя одинокими компаньонками.
Дом, куда они ходят разговаривать с мёртвыми, принадлежит родственнице Теннисона, из-за чего Антония Байетт постоянно цитирует его стихи. Ближе к финалу, в «Ангеле супружества» возникает и сам поэт, тоскующий по рано умершему другу (вопросы его латентной гомосексуальности изящно обыгрываются в анализе вариантов некоторых строк, из которых автор стихов постепенно изгоняет двусмысленность), много лет подряд сочиняя поэму «In memoriam».
В этой части «Ангелов» Байетт предельно точно следует за биографией Теннисона для того, чтобы вкраплением реальной информации уравновесить свои писательские выдумки про спиритов, постоянно рассуждающих о Сведенборге.
Подобный приём смешения пастишей и упражнений в стиле с реалиями жизни поэтов-романтиков Байетт уже применяла в её лучшем романе «Обладать», для которого она сочинила весьма объёмный корпус текстов вымышленного поэта «Озёрной школы», творчество которого изучают нынешние литературоведы.
«Обладать», один из лучших романов ХХ века, сотканный из тонкой и крайне остроумной (при этом, совершенно не бросающейся в глаза) литературной игры, чуть ли не на треть состоит из поэм, стихотворений и любовных писем, постоянно замедляющих течение сюжета.
Внутрь «Морфо Евгении» тоже вставлено сразу несколько объёмных пастишей литературе викторианской эпохи. Во-первых, это научпоп главного героя повести — Вильяма Адамсона, оказавшегося в богатом доме после кораблекрушения, в котором погибли все его дневники и коллекции, из-за чего он и начинает изучать то, что ближе всего к нему лежит: жизнь и строение муравейника.
Помогает ему в этом приживалка — смуглая Матильда, перелицевавшая естественнонаучные выкладки Адамсона в сказки Уайльдовского типа — многослойные аллегории с большим количеством духов, цветов и драгоценных камней.
Важно, что это принципиально не оригинальное творчество, но упражнение на тему, не продолжение традиции, но сублимация того, что уже навсегда ушло. Именно поэтому выбор Байетт безошибочен — все эти творческие деятельности, используемые в её тематических расширениях, легко ложатся на интерьеры и артефакты британских музеев — все эти вышивки, атласы и странные книги, типа «Этики пыли» Джона Рёскина.
Каждый раз Байетт будто бы открывает последышам новые темы и возможности (о, круто же — сочинить поэта и дать ему и за него корпус текстов, ну, или покопаться в спиритических обрядах и ритуалах, не говоря уже о параллелях и аналогиях насекомого и человеческого мира), но отрабатывает их с такой изысканной многоэтажностью, что месторождение оказывается полностью выскобленным.
Она и открывает и, сама же, закрывает тему (это, кстати, напоминает мне романы Хавьера Мариаса, начинающиеся в точке финала, после которого, по первому впечатлению, фабулу уже ничем не продолжить).
Это именно современные (актуальные, продвинутые) технологии тематического и жанрового расширения — экстенсива, прикрывающего достаточно традиционные, весьма скромные сюжетные двухходовки; игры и нарративные эксперименты, возникающие на поле полнейшей сюжетной исчерпанности.
Что делать, когда всё уже сделано и сказано?
Когда, при этом, все ходы не просто записаны, но многократно обкатаны?
Только буравить возможности жанра дальше.
Аллюзии лишь изредка выходят на поверхность (скажем, у Адамсона, застрявшего где-то в Йоркшире, среди вересковых пустошей, три дочери, оммажность выдаёт себя повышенной цветастостью (всё-таки, у викторианцев картинка, в основном, как у Диккенса — сумрачно-тёмная, пережжённая, замусоренная да поцарапанная), тогда как Байетт пишет своё кино в яркой, почти гламурной гамме, словно бы пропущенной через инстаграмовские фильтры, — да вот этой самой повышенной цитатностью.
Я ещё когда «Обладать» в первый раз читал, подумал, что такие протяжённые конструкты, внедрённые внутрь сюжета (ну, конечно же, это классика «текста в тексте») нужны Байетт для натяжки большего объёма, чтобы книжка солиднее выглядела. «Обладать», впрочем, и без того — пухлый кирпич, а если брать повести из «Ангелов и насекомых», скреплённых достаточно формально Папагаем, полуслучайной фигурой капитана корабля, который пропал на долгие годы, чтобы мы решили: Вильям и Матильда, «бежавшие из дворца», так и не добрались до Бразилии, но погибли по дороге, то они без дополнительных текстуальных вкраплений, оказываются совсем уже стройными миниатюрами.
Но совы в викторианской интриге всегда не то, чем они кажутся — иначе не выйдет этого волнующего quid pro quo, ради взрывного эффекта которого всё фабульное кружево, будто бы, и затевалось. Слоёв у Байетт гораздо больше, чем может усвоить торопливый зритель читатель (а потребитель её текстов не может быть не тороплив, так уж они центробежно устроены), поневоле цепляешься за что-то одно, упуская из виду другое.
Капитан корабля Папагай, постоянно выкликаемый из бездны своей спириткой-вдовой, возвращается в старую, добрую Англию, чтобы на последних порах дилогия получила ещё одно измерение.
Если убрать из текстов «Ангелов и насекомых» все «чужие следы» они превратятся в заготовки для текста — баланс, тщательно выстраиваемый Байетт, окажется нарушен.
Разумеется, дело тут не в объёме: текст в тексте, существующий как бы автономно от сюжета, в собственной материальной реальности (ведь его же можно вытащить из матрицы и воспринимать отдельно) должен придавать конструкциям писательницы не только самодостаточность, но и объективность.
В этом смысле, она уподобляется своим любимым персонажам, постоянно ссылающимся на предшественников: естественников в «Морфо Евгении» и мистиков во главе с Сведенборгом в «Ангелах супружества».
Байетт умело и умно умножает сущности, выстраивает бесконечную цепочку, правильно использует системы зеркал и отражений, чтобы с помощью титанического труда и выдающихся талантов создать то, что аутентичные авторы делали по зову времени.
Ведь как говорила героиня одной викторианской сказки, иногда, чтобы остаться на месте, нужно бежать, опережая всех.
Ранее в рубрике «Из блогов»:
• Екатерина Доброхотова-Майкова. Почтовые лошади межгалактических трасс