Лондон. Время московское
М: АСТ, 2014
Книга хорошо издана: это приятно в наше время. На корректуру и хорошую верстку издательство не поскупилось.
Эта привлекательно выглядящая книга в суперобложке состоит из трех частей: «Наши в городе», «Диккенс: русское прочтение», и «Английская коллекция».
«Наши в городе» — беллетризированные рассказы о русских, постоянно живущих в Лондоне или часто бывших в нем и живших в Лондоне долгое время.
Открывает книгу статья Александра Пятигорского. В конце книги помещена рубрика «Наши авторы», но Александра Пятигорского, осчастливившего человечество статьей «Беспринципный Лондон», в этой рубрике нет.
Судя по фотографии, речь идет об Александре Моисеевиче Пятигорском (1929-2009), который эмигрировал из СССР в 1973 в Германию, а с 1974 жил в Лондоне. Это известный человек — но в основном в профессиональных кругах. Специалист по санскриту, тибетскому и тамильскому языкам, переводчик многих священных текстов индуизма и буддизма, создатель (в соавторстве с С.Г. Рудиным) первого тамильско-русского словаря. Тем не менее его художественные произведения не сделали его имя знаменитым, справку стоило бы привести. Ведь она сделана даже для намного более прославленного Дмитрия Быкова.
Само же эссе «Беспринципный Лондон», — это экскурсия по городу, которую в октябре 1999 А.Пятигорский провел для своих латышских друзей. Само по себе идея начать книгу со знакомства с Лондоном — хорошая, но получилась не экскурсия, а хаотичная свалка информации. Представления о городе как некой целостности она совершенно не дает.
И ведь нельзя сказать, что задача невыполнима: при всей громадности Лондона, сложности его устройства, насыщенности его истории мои друзья и показывали мне Лондон, и писали о нем книги намного более системно.
Вячеслав Катамидзе показал Лондон так, что стало понятно — какой это город, откуда пошел, чем особенный, чем интересен. Книги «Прогулки по Лондону» (В. Катамидзе и Н. Юдин, Eurasia Popular Research, 2006) и роскошное подарочное издание «Лондон вчера и сегодня» (В. Катамидзе и Н. Юдин, Eurasia Antiquaries Union Ltd, 2009) — смело назову шедеврами. Слишком сильно? Хорошо, пусть будут «просто» хорошо написанные и хорошо изданные книги.
Книга Михаила Петровича Любимова «Гуляние с Чеширским котом. Мемуар-эссе об английской душе.» (СПб: Амфора, 2010) — не только о Лондоне. Но сей город занимает в ней не последнее место.
Эти книги не только увлекательны. Это — взгляд русских людей на город. На город, а не на свои переживания по поводу эмиграции и жизни в Лондоне. Если хотите, русский вклад в безбрежное море «лондоноведения». О самом этом «море» надо вести отдельный разговор… Одна книга Питера Акройда «Лондон. Биография» просто захватывающе интересна.
Но прочитав уже названные здесь книги трех русских писателей, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО начинаешь понимать, куда ты попал, и почему Лондон именно такой, а не другой.
Творение же А.Пятигорского невольно вызывает в памяти что-то из учебника психиатрии: термин «клочковатость мышления». Симптом, если не ошибаюсь, маниакально-депрессивного психоза.
Существует и литература именно о русской эмиграции в Лондоне. Сослаться могу по крайней мере на две такие книги с одинаковым названием, но конечно, желающие могут найти намного больше (см.: Командорова Н.И. Русский Лондон. — М.: Вече, 2011; Романюк С.К. Русский Лондон. — М.: АСТ, 2009).
Оба «русских Лондона» повествуют и о посещениях русскими этого города, и о местах Лондона, каким-либо образом связанных с русскими, и о наиболее известных эмигрантах: артистах, художниках, писателях, политических деятелях, ученых. Это книги о РУССКОМ ЛОНДОНЕ, а не о переживаниях, не о мелких страстях и таких же мелких проблемах новоприбывших в эмиграцию. Прочитав эти книги, видишь именно это: Лондон, в котором живут русские.
Что же до «Лондон: время московское», то «клочковатость мышления» характерна для всей этой книги, В том числе для всего первого раздела. Общее у всех авторов — они почему-то уверены, что их приключения в Англии, вживание в эмигрантскую жизнь, невероятно интересны для всех. Получается книга не про Лондон и не про жизнь русских в Лондоне, а книга о том, кто из них и что именно переживал. Воистину:
Учи меня тому, что знаешь,
И благодарен буду я.
Но ты мне душу предлагаешь.
На кой мне черт душа твоя?
Действительно — на кой черт нам всем сугубо личные переживания по повожу лифтов, гостиниц или сексуального одиночества? Или о том, кто и как строил свой бизнес? Есть вещи, которые резонно рассказывать супругам, близким друзьям и родне… А не тысячам потенциальных читателей.
Такую зацикленность на самих себе я до сих пор наблюдал только в провинциальной американской литературе: автор из глубинки штата Алабама или Виннипега просто не может себе представить, что читателю может быть не интересно, как его герой покупает земельный участок, и сколько тысяч долларов принесла ему женитьба на героине.
Характерно — все авторы книги «Лондон: время московское» не очень представляют себе Россию за пределами Москвы и Петербурга. Вопрос: «Свердловск, слыхали о таком?» (стр. 123) не кажется им ни диким, ни оскорбительным. Но люди эти невероятно провинциальны. Вполне в духе ранних американцев, один из которых писал Джорджу Вашингтону: «Весь мир с нетерпением следит, продадите ли Вы эти акции».
И люди это очень советские. Эмиграция первых двух «волн» породила громадные литературы. Интереснейшие мемуары, романы, исследования писали не только образованные беженцы эмиграции 1920-х, но и вчерашние крестьянские парни, уходящие на запад в форме РОА или обмундировании «хиви». А в «Лондон: время московское» Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский (в книге навязчиво подчеркивается его княжеский титул, но не упоминается отчество) прекрасно умеет сам писать. Он автор книг «Русские художники и театр» (1969), «Финансирование торговли» (1980), «Банковское дело» (1982), «Воспоминания — записки коллекционера» (2003), «Эпоха. Судьба. Коллекция» (2010). Возможно, этот пожилой, но активный, вкусно живущий человек еще что-нибудь напишет... И пожелаем ему подольше здравствовать.
Но именно для этой книги Никите Дмитриевичу потребовалось «участие журналиста Эдварда Гурвича».
Вот «гедонист Чичваркин», похоже, писать не умеет. Чтобы главный спонсор книги был представлен на ее страницах, стала необходима глупая ложь Максима Котина.
Еще одно типичное свойство советских людей — они легко и бесстыдно врут. Самое удивительное — им и правда не стыдно. Любой, бывавший в Лондоне, знает — винный бизнес Чичваркина убыточен. Любой, заглянувший в его магазин, видел там избыточное многообразие дорогих вин, но не заметил покупателей. Причина элементарная: магазин не учитывает психологии ни англичан, ни русских. Чичваркин придумал нечто «свое», исходя из некой «параллельной реальности» (опять психиатрический термин) и ему безразлично, что происходит в реальности — не психиатрической, а которая за окном.
Неприятно удивляет не то, что миллионер нанял литератора, который о нем пишет. Поёживаться заставляет холуйский восторг и откровенная зависть литератора. Его уверенность: «любой из нас с превеликой радостью махнулся бы с Чичваркиным местами. Во всяком случае я, голодранец, запросто променяю унылый совок российской державности со всеми олимпиадными кольцами и родными березками на ящик роскошного виски, колпак лондонского поваренка и английское правосудие в придачу» (с. 153).
Человеку, который легчайшим образом применяет сниженную лексику — даже облизываемый им Чичваркин «жрет», «рискует облажаться», и так далее — трудно объяснить, что в Москве может существовать такая научная и культурная жизнь, которой Лондону остается только позавидовать.
В области теории палеонтологии лидирует не именно Москва, а скорее Россия в целом: во всем мире палеонтологов готовят, как геологов, а в России — как биологов. Но именно в Москве живет потрясающий ученый, автор блестящих исследований и научно-популярных книг, выдержавших далеко не одно издание, Кирилл Александрович Еськов. И несколько людей, определяющих мировой приоритет в теории палеонтологии. Подчеркиваю — мировой.
Именно в Москве (не в Лондоне все же) создается теория глобальной эволюции… Здесь жили такие гиганты русского естествознания, как геолог Александр Леонидович Яншин, помнивший Владимира Ивановича Вернадского. Как Никита Николаевич Моисеев, которому мы обязаны самим фактом существования — математик Моисеев рассчитал, что любой ядерный удар, даже оставшийся без ответа, приведет к «ядерной зиме» и гибели если не всей биосферы, то по крайней мере высших организмов. Американцы проверили… Данные Моисеева подтвердились, и в СССР и в США сменились стратегические концепции. Ядерная война не состоялась.
Эти чудесные русские старики жили в Москве еще недавно. Помимо прочего, создавали и теорию глобальной эволюции. Почему-то бывшие москвичи даже не слышали об этих по заслугам знаменитых ученых.
В Москве по сей день живут такие крупные ученые, создатели теории глобальной эволюции (в англо-саксонских странах говорят о Большой истории, или Истории Вселенной) как востоковед Андрей Вадимович Коротаев, психолог и антрополог Акоп Погосович Назаретян, биолог и палеонтолог Александр Владимирович Маркин, физик Владимир Георгиевич Редько… Все мы — постоянные авторы альманаха «Эволюция», в редколлегии которого из 30 имен 12 — иностранные. Коллеги из США, Чехии, Австралии, Нидерландов, Канады…
Выпускает альманах «Эволюция» Леонид Ефимович Гринин. Живет он в Волгограде, там у него издательство «Учитель». Автор сих строк — петербуржец, мой постоянный соавтор Павел Пучков — из Киева. Но лидер в создании теории — Москва. Мировой лидер.
«Унылый совок российской державности»? Это все, что заметил в Москве странный юноша Максим Котин. Показать ему мою последнюю статью в «Эволюции»: «Саванны мезозоя»? Так ведь он вряд ли знает, что такое «мезозой». И уж тем более не имеет никакого представления, почему обсуждение саванновых пространств в эту геологическую эпоху важно и интересно. Да ему и не интересно… Заснет, наверное, на середине.
Здесь сказано, конечно, лишь о самой малой толике научной и культурной жизни первопрестольной — только о той части, о которой хорошо знаю. В которой принимаю участие. А других, не менее значительных, явлений тут много. Очень много. Но не все знают об этом, и главное — не все понимают, о чем вообще идет речь.
Лев Толстой заметил, что для лакея нет великого человека, потому что у лакея свое представление о величии. Чтобы принимать участие в научной и культурной жизни Москвы, нужно по крайней мере иметь о ней представление… Уметь интересоваться не только «лажанием» и тем, кто как «жрал».
Достоевский вывел типаж лакея, который мечтал об «полном уничтожении всех солдат-с» в России, чтобы «нация умная-с могла бы завоевать нацию глупую-с».
За сто пятьдесят лет мир стал гуманнее и прогрессивнее. Для достижения простого холуйского счастья не надо, чтобы армия Наполеона вошла в Москву и там осталась: можно драпануть в Лондон. Не обязательно вечерам снимать портки с барина, а поутру таковые на барина натягивать — достаточно писать про его гениальный винный бизнес.
Что ж до самого Чичваркина… Если верить его… ну, используем приличное слово: его летописцу… Если верить его летописцу, он недолюбливает соотечественников. Считает их (нас?) никчемными, жалкими, ничтожными. Даже пахнет от них (от нас?) очень плохо, и сидеть им (нам?) приходиться отдельно от всех остальных (стр. 157). И вообще — выбирают тиранов, отдают страну гебне… Дальше понятно, и потому не интересно.
Кстати, об «оппозиции». Среди живущих в Лондоне россиян таковая присутствует. Даже злобноватая дама Елена Викторовна Трегубова с ее книгой «Байки кремлевского диггера» — хоть какой-никакой, а борец. Она, по крайней мере, действительно политический эмигрант, а не злобствующий неудачник.
Еще один интереснейший пример — Владимир Константинович Буковский. Один из основателей диссидентского движения, он в общей сложности провел 12 лет в тюрьмах, лагерях и на принудительном «лечении». В Англию попал после того, как 1976 году коммунисты, правившие тогда в СССР, обменяли его на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Читатели старшего поколения, скорее всего, помнят ядовитую частушку:
Обменяли хулигана
На Луиса Корвалана.
Где б найти такую б-ть,
Чтобы Брежнева сменять?
Так вот, в Англии, продолжая бороться с советским строем, Буковский окончил Кембриджский университет по специальности «нейрофизиология». Автор многих научных работ. Автор публицистических книг «И возвращается ветер» (1978), изданную на многих языках, «Письма русского путешественника» (1980), посвящённую впечатлениям от жизни на Западе. сравнению её с советским строем. Убежденный либерал, остается в оппозиции к существующей в России власти.
Борец? Диссидент? Да, но и при том - очень благополучный, состоявшийся в этой жизни человек.
Что характерно, не любя соотечественников, и ассимилироваться в Англии Чичваркин не хочет. Он хочет создать некий «филиал рая на земле не в излучине Темзы, а обязательно на берегу Оки» (стр. 155). Почему именно там? Ах, это так типично для русского интеллигента: его вечно не замечают соотечественники. А если и замечают, то совсем не так, как он того хочет. Главное — не в такой степени, на какую претендует интеллигент. Он вещает вечные истины в последней инстанции — а его упорно не слушают. Он совершает гениальные поступки — а они не считаются гениальными. Интеллигенты рассказывают всем, как надо поступать — а люди, сволочи сволочами — совершают поступки по своей дурацкой воле, а не по велению интеллигентов. Потому и хочется что-то «доказать» соотечественникам. Именно им в первую очередь.
В англичанах, впрочем, герой своего лакея тоже разочарован: «рано или поздно Чичваркин приходит к пониманию, что человеку нужно от него лишь одно — деньги» (стр. 154). Удивляет не то, что англичанам от туземца только денег и надо. Индийский раджа в 19 веке тоже, небось, интересовал 98% британцев исключительно как источник «халявы». Еще 1% англичан того времени мог раджу изучать, — проверять, например, отвалился ли у него хвост. Еще 1% интересовался раджой профессионально — надо же проследить, что бы он в Англии ничего не поджег, и не принес бы никого в жертву Кали.
В этом смысле не изменилось решительно ничего. Беглый российский миллионер выглядит в точности как туземный царек… Да он туземный царек и есть.
Сохранился недобрый анекдот 200 летней давности:
— Правда, что у вашего раджи в роли пресс-папье — огромный алмаз?
— Ну что вы! Это только изумруд…
Чтобы туземного царька принимали всерьез в цивилизованном мире, недостаточно использовать изумруды в качестве пресс-папье и заводить магазины со сверхдорогим коньяком. Мало ритуально враждовать с другим раджой, который сбросил тебя с престола и вынудил продать свое стадо слонов… то есть «Евросеть», конечно же.
Чтобы тебя уважали в Европе, нужно уметь что-то делать так же, как цивилизованные люди… а лучше превзойти их в чем-то. Рабиндраната Тагора и Махатму Ганди в Англии принимали всерьез. Как и Льва Николаевича Толстого, Антона Ивановича Деникина и Владимира Ивановича Вернадского. И хм…хм… князя Никиту Дмитриевича Лобанова-Ростовского.
Принимают и лиц, которые живут в Москве, а в Британию ездят на научные конференции или общаться с коллегами.
А Чичваркина — не принимают. Ни в России, ни в Англии. Обидно-с…
В России Евгений Чичваркин мог вызывать сочувствие в то время, когда у него отнимали бизнес, прессинговали и давили. Но это было сочувствие не к пророку, а к человеку, оказавшемуся в ситуации, в какой не дай Бог никому оказаться. Но перенесенная несправедливость ведь не делает его гуру, а его мнения — истиной в последней инстанции. На Руси традиционно жалеют пострадавших (даже и пострадавших заслуженно), но властителями дум блаженненькие быть перестали давно.
Впрочем, для выставления общего диагноза посмотрим на остальные разделы книги «Лондон: время московское».
Вторая часть, «Диккенс: русское прочтение» включает 12 рассказов и эссе 12 русскоязычных авторов. Двое из них — Лимонов и Быков — довольно известны. Михаил Гиголашвили — автор нескольких серьезных романов — «Чертово колесо», «Толмач», «Захват Московии», «Тайнопись». Но все они к Англии и Лондону не имеют никакого отношения.
8 рассказов русскоязычных писателей из 12 не имеют никакого отношения ни к Диккенсу, ни к Англии, ни к Лондону. Причем из 4, где упоминаются британские реалии, они откровенно привязаны к повествованию совершенно условно.
Но во всех рассказах герои — маргиналы и изгои. Откровенный криминал — только у Лимонова и у Гиголашвили (что характерно, тоже не на английском материале). Эти два рассказа, по крайней мере, имеют отношение к литературе — это добротно написано, это можно читать.
Но и в остальных, намного более слабых, произведениях — ни одного счастливого, нормального, благополучного героя. Тут даже американские провинциалы вспоминаются, как нечто приятное. После пятого акта унылого хныканья…в смысле после пятого рассказа, хочется прочитать про пусть не отягощенного интеллектом, но про человека здорового, веселого, хорошо устроенного, с удовольствием работающего, любящего жену, радостно строящего дом.
Почему 11 авторам из 12 так нравятся уроды, маргиналы, сущеглупые и нелепые? Нет, не обязательно они сами такие. Пишут не только о самих себе, пишут о том, что интересно. Востоковед не обязан чувствовать себя сикхом, как и энтомолог не всегда отождествляет себя с кузнечиком. Но чтобы изучать сикхов и писать о кузнечиках, нужно ими всерьез интересоваться.
Принято считать, что русская литература веками пристально вглядывалась в маргинальное, криминальное, отчаянное. Что она воспела воров, бродяг и подонков. Но герои Льва Толстого — аристократы. У Пьера Безухова и Андрея Болконского можно отыскать какие угодно наклонности, кроме криминальных и бродяжих. Все написанное Достоевским — не панегирик, а категорическое отрицание всего антиобщественного и преступного. Гумилев интересуется бродягами и неудачниками не больше, чем Филдинг.
Даже народовольцы долгое время недолюбливали уголовного мира. В их песнях идут в тюрьму не за то, что рубили топором жену.
Не за пьянство, за буянство,
И не за ночной разбой.
А за то, что заступился
За крестьянский люд честной.
В советскую эпоху — то же самое. Герои советского до мозга костей Симонова — офицеры имперской армии Сталина. Они по мере своих сил соблюдают традиции героизма и чести. Герои рассказов и романов земского врача, а потом военного врача армии Деникина, Булгакова — врачи, интеллигенты — как он сам. А петлюровцы преступны, и уже потому отвратительны.
Только большевики оказались болезненно привержены уголовному миру. Как Горький, у которого уголовник Челкаш куда лучше крестьянского сына.
Нет, не в литературе тут дело. Маргинальность во всех смыслах востребована не лучшей частью образованного слоя России… Если интеллигенцией — то по крайней мере, не всей.
Книгу «Лондон: время московское», составила именно та часть интеллигенции, которой уголовники и маргиналы — «социально близкие». Справедливости ради — Михаил Гиголашвили не упивается выдуманным им уголовным подпольем Иерусалима времен казни Христа. Не идеализирует мразь, которую описывает. Но почему он выбирает именно мразь в роли своих персонажей, почему его так интересуют именно подонки и убийцы?
Приятное исключение — литературное исследование Дмитрия Быкова, «Тайна Эдвина Друда». Это интересно, даже увлекательно читать. Это не о пацанах, срывающих шапки, и не о неприкаянных болванах, скучно прозябающих на краю жизни. Я не принадлежу к числу поклонников Быкова — наверное, именно поэтому мое восхищение особенно искренне. Его эссе место в более приличном сборнике.
Третья часть, «Английская коллекция» представлена 8 рассказами 7 англоязычных авторов. Среди них — ни одного по-настоящему известного писателя, кроме Джонатана Грина.
Как ни удивительно, только «Дядюшка Дым» Арчи Блэк и «Некрополь» Джонатана Грина специально посвящен Лондону. В Лондоне происходит действие обоих рассказов Дэвида Мура, Каарон Уоррен, Мишель Голдсмит, Сары Лэнгтон, Эстер Сакси, — но все их реалии могут относиться к любому другому месту… И голуби, уносящие кошмары из «Пиквикского синдрома», и «Собака Генри Хортинджера» могли бы появиться в каком угодно другом городе мира.
Что еще более интересно, только Эстер Сакси — постоянная жительница Лондона. Остальные живут если и в Англии — то в других городах, а чаще в Австралии, США и в Канаде.
При этом литературная жизнь британской столицы кипит. Выходит до тридцати журналов разной толщины и степени серьезности, ежегодно публикуется не меньше 20 романов, действие которых разворачивается в Лондоне. Есть из чего выбирать.
Остается предположить, что именно эти англоязычные авторы выбраны совершенно случайно. Или «методом тыка», или по принципу личного знакомства.
Еще поражает низкий уровень перевода. Во «Встрече с оригиналом» Зиновия Зиника обсуждается «языковая неестественность» старого перевода Диккенса. В духе «верхняя половина отца перегнулась через борт лодки» (стр. 82). Но чем лучше фраза «получите стерлинг?» (стр. 466). Точно такая же неестественность; так в Англии не говорят.
Если целью третьей части «Лондона: времени московского» было показать, как отражается Лондон в творчестве самих англичан, то это очень неудачная попытка. Ведь англичане написали целые библиотеки о Лондоне. Хотя бы последние (или уже не последние?) шедевры: исследования Иэна Синклера: «Hackney, That Rose-Red Empire; A Confidential Report» («Хакни, Империя красной розы; Секретный доклад») (2009) и «London Overground; A Day's Walk around the Ginger Line» («Лондонская надземка; один день пешком вдоль рыжей ветки»). (2012). Эти книги о старинных зданиях, проблемы их сноса, борьбе за привычное пространство города дают о Лондоне намного большее представление, чем все опубликованное в сборнике «Лондон: время московское».
Публикация избранных мест отсюда дала бы стократ большее и тем более верное представление о «Лондоне англичан», чем все, включенное в книгу.
И уж конечно, не нашлось в книге места даже для упоминания работы английских журналистов Марка Холлингсуорта и Стюарта Ленсла — «Лондонград или Из России с наличными». Очень уж непривлекательные образы русских эмигрантов там выведены.
Пора подводить итоги. У рецензируемой книги нет ни какой-то общей идеи, ни единой концепции. Подбор авторов — и русско — и англоязычных — случаен. Чтобы не произносить «обидного» слова «помойка», назовем книгу политкорректно — свалкой. Это то, что попытались свалить в один том люди из тусовки, которую чаще всего называют коротко — или московской, или интеллигентской. Оба названия частичны, а потому и не верны.
Автор сих строк — клинический петербуржец, но позволю себе вступиться за первопрестольную. 90% людей интеллигентных профессий в Москве не входят ни в какие «тусовки». Для 10% желающих в колоссальной Москве существует много профессиональных и общественных кругов и компаний самого разного сорта — включая формальные и неформальные объединения специалистов, интеллектуалов, литераторов, авиамоделистов, музыкантов, театралов … нужное вставить. Интеллигентная Москва беспредельна.
Тусовка создателей книги «Лондон: время московское» могла сложиться только под брюхом, а точнее — под задницей центральной власти. Из той части интеллигенции, которой не интересна профессиональная работа — например, качественный перевод с английского, без «получите стерлинг».
Когда люди не заняты производством и воспроизводством, — а попросту говоря, работой и семьей — у них остается слишком много свободного времени. В России с ее богатством и политической свободой всегда скапливается многовато бездельников. Конечно, увлеченный своим делом человек не нуждается ни в экономическом, ни в полицейском принуждении — он все равно будет делать то, что ему интересно и приятно. Но тот, кто без внешнего принуждения и контроля работать не способен, легко сваливается в тусовку.
Люди этой тусовки искренне считают себя интеллигенцией… и даже не просто, а именно СТОЛИЧНОЙ интеллигенцией. Большими и смелыми людьми, властителями дум. Они от души полагают, что их суждения сверхценны, а дела — невероятно важны. С виду — люди взрослые, если судить по размерам. У мужчин курчавятся бороды, у дам вполне развиты молочные железы. Но эти люди находятся в плену иллюзий: они никому не интересны. Книга «Лондон: время московское» воспринимается как отчаянный крик «тусовки»: «Замечайте нас!». Обрадую: другие тусовщики непременно заметят. Огорчу: больше никому не интересно.
Что же по поводу интеллигенции… внесем некоторую ясность в вопрос. Я нисколько не претендую на звание интеллигента. Но все же до недавнего времени существовало на Руси такое сословие — как выражался барон Дубельт, «лежащее между дворянством и народом». В своей семье я — шестое поколение, принадлежащее к этому сословию. Собственно, история семьи и начинается с того, что пра-прадед ушел из крепостной деревни после реформ Александра II Освободителя. Прадеды преподавали в Лесном институте, один из них работал с Докучаевым. Дед и дядя работали с Николаем Вавиловым (о котором составители и авторы «Лондона…» знают разве что одно — его уничтожил зверь-Сталин). Дед — в числе создателей Ботанического сада в Киеве.
Так вот — к интеллигенции принадлежит или автор сих строк и люди его круга, или авторы и составители книги «Лондон: время московское». Или — или. Третье совершенно невозможно.
Интеллигенция — или специалисты, в феодальной стране ставшие своего рода «младшим братиком» дворянства. С моим другом, рюриковичем по корням, мы порой за рюмкой коньяка выясняем, кто лучше — дворянство или интеллигенция. Я его обвиняю в том, что он довел народ до революции... Он меня — в революционной пропаганде...Хорошо, что уже четвертое поколение это — только болтовня за рюмкой, юмор ученых джентльменов.
Или же интеллигенция — это приблуды из столичной тусовки, которым не хватает энергии и ума для того, чтобы кормиться честным трудом. В этом случае мы, потомственная русская интеллигенция — вовсе не интеллигенция. Но что характерно, вопрос принадлежности нас и не особенно волнует. У нас хватает личных заслуг, чтобы не волноваться по поводу принадлежности к какому-то слою.
Полагаю, книгу «Лондон: время московское» очень полезно читать — особенно молодежи. Это прекрасный способ раз навсегда отвадить подрастающее поколение от тусовок любого рода, в том числе и от политических.