Владимир Сорокин. Белый квадрат
М.: Corpus. АСТ, 2018
Александр Генис в статье «“Белый квадрат”: театр жестокости Владимира Сорокина» («Радио Свобода») ищет главную сквозную идею, концептуально объединяющую рассказы, собранные под этой обложкой: «Сорокин, как всегда, исследует русскую метафизику с ее шизофренической семиотикой и стилистической агрессией. <...>
Секс и насилие у Сорокина — знак подлинности, разрывающей риторическую завесу коммуникации. В духе Антонена Арто он устраивает “театр жестокости”. Каждая жуткая сцена, которыми так известен Сорокин, проникает под кожу, сквозь защитный покров привычки и вымысла. <...>
Новый сборник Сорокина подтверждает его высокий статус писателя-антенны, автора-диагноста, прозаика-терапевта. Он остро чувствует подспудные сдвиги в социальной психологии и выводит симптомы невроза на поверхность.
— Назвать болезнь, — считают аналитики, — значит приступить к ее излечению».
Автор, скрывшийся под псевдонимом Серое Фиолетовое, в рецензии «Белый квадрат снов» («Нож»), анализирует структуру сборника как единого художественного целого: «Сталкиваясь с новой книгой автора “Белый квадрат”, мы попадаем в своеобразный музей Владимира Сорокина. Книга представляет собой собрание коротких рассказов стилистически охватывающих разные периоды творчества писателя. Время действия рассказов также скачет: читатель оказывается то в канонических советских 1970-х, то в современности, а кое-где — хотя и во сне — приближается к фантасмагорической антиутопии “Дня опричника”.
На протяжении всей книги автор постепенно сплавляет воедино советские и современные образы. <...>
Объединение советского и современного неслучайно — так автор изображает слышимый нами из прошлого «красный рев», советский ледник, замораживающий прошлое, настоящее и будущее...»
Некий общий знаменатель пытается найти в рассказах сборника и Дмитрий Ханчин в рецензии «Книгопремьера: “Белый квадрат”» («Культура Екатеринбурга»): «Связующей нитью всех девяти рассказов оказывается жестокость. Тайная и явная, скрытая в глубинах памяти, подавленная и вырывающаяся наружу, пронизывающая все наше общество, от низов до верхов, от богемы до простого люда, от регионов до столицы. Мальчик, подсмотревший в детском лагере, как вожатый насилует девушку, вырастает и становится чекистом. Участники телешоу принимают наркотик и устраивают кровавый ритуал. Актеры разыгрывают перед восхищенной толпой сцену, в которой Родос допрашивает Мейерхольда. По Красной площади маршируют зеки. Если такие сюжеты кажутся вам фантастикой, разуйте глаза: мы живем в мире Сорокина.
Еще один важный момент: Владимир Сорокин остался прекрасным художником, и сборник оставляет после себя россыпь поразительных образов. Надолго в памяти останется Пирамида Красного Рева — стоящая на Красной площади, невидимая, испускающая беззвучный крик, который покрывает и видоизменяет все окружающее пространство. Останутся и фиолетовые лебеди — предвестники ядерного кризиса. Останется и Россия-вошь, огромная и ледяная, пребывающая в глубоком анабиозе. “Мы живем на этом ледяном чудовище, ползаем по нему, пугаемся, восхищаемся его необычными формами и ждем его пробуждения. Ждем с нетерпением и ужасом. Иногда много десятилетий, вот как сейчас, например”, — так говорит герой “Белого квадрата”. С такими невеселыми картинками оставляет нас новый сборник Владимира Сорокина — маленький, но обладающий сокрушительным эффектом».
Таня Симакова и Сергей Сдобнов в рецензии «Новый Сорокин: Из чего состоит сборник отца русского постмодернизма, посвященный Серебренникову» («The Village»), напротив, разбирают каждый рассказ по отдельности, вразбивку: «Языковые игры в рассказах Сорокина посвящены не только анусу, фаллосу, половому акту и необычным оргазмам. В рассказе “Белый квадрат” телеведущий вместе с гостями ток-шоу рассуждает о том, с каким образом ассоциируется у гостей Россия — Родина. Из четырех вариантов — ледяная вошь, пещера с сокровищами, борьба и песня — побеждает последний. Если дочитать рассказ до конца, то становится очевидно, что происходит с тем, кто начинает языковые игры в России. Главный герой “Белого квадрата” — ведущий, которой в начале истории умирает, но в трансформированном виде остается с читателем до феерического конца на Красной площади. Действие, которое ждет читателей у Кремля, напоминает один из эпизодов книги Пелевина “Generation П”. Многие приемы в этой книге, от забывания языка до сексуальной сцены как формы диалога, встречались в текстах Сорокина в 80—90-е.
Главная риторическая игра, в которую здесь играет общество и власть, неизменна — судьба России. В рассказе “Фиолетовые лебеди” после сверхъестественных метаморфоз с ракетным щитом России все начинают искать спасения у отшельника. Сверхъестественное у Сорокина — рычаг для изменения героев, перед которыми открывают новые теории заговора в отдельно взятой стране. <...>
Зомбированию общества посвящен и рассказ “В поле”. В обществе в моду вошли театральные реконструкции сталинских пыток. На сцене палач и жертва — от Берии до Мейерхольда, все транслируется по центральному телевидению. По сути, история, которую можно увидеть по ящику в рассказе Сорокина, давно превратилась в шоу. Создателей и зрителей мало волнует нестыковка архивных материалов и формата спектакля. В итоге любой травматический опыт персонажи Сорокина забывают, погружаясь в половой акт, сбегая или уверовав в очередную теорию заговора».
Анна Колесникова в материале «Белый квадрат, вечная жизнь и комиксы против Гитлера» («Литературно») внезапно обнаруживает в «Белом квадрате» некоторые утешительные мотивы: «Да, жути в рассказах много, но все-таки меньше, чем в новостях и на улицах. Да, ведущего освежевали, отварили, съели, пионерку вы...ли, да, красный рев, движуха белая, лебеди фиолетовые, а девушка ржавая. На все это думаешь: “Да”. Но чаще думаешь: “Да ладно?!” Причем удивление с предощущением чуда. На подмосковной станции “Зеленый бор” сидит на лавке ангел — да, одутловат, страшноват, но сам факт (надо съездить). Скромный юноша Абдулах (есть все-таки добрые люди) со своей достойной масленкой очень помогает бедным девушкам. Наконец, пещерный отшельник Панкратий (Сорокина, кстати, нет в соцсетях) превращает ядерные боеголовки в сахарные головки и через отверстие в стене из дерьма не только общается с посетителями, но и дает какой-никакой ответ на вопрос “Что делать? ” Короче, смеха с жутью ровно столько, чтоб взбодриться, а не впасть в тоску. К тому же имеется прекрасный лайфхак для желающих стать великими прозаиками типа Джойса или сами понимаете кого. Прописан пока, правда, только для утонченных поэтесс, но и для других категорий населения, думаю, можно адаптировать».
Галина Юзефович в обзоре «Сборник рассказов Сорокина и постапокалиптический “Остров Сахалин”» («Медуза») сравнивает «Белый квадрат» Сорокина с книгами Виктора Пелевина: «Новый сборник рассказов Владимира Сорокина “Белый квадрат” заставляет вспомнить последний на сегодня роман его извечного соперника и антагониста Виктора Пелевина “iPhuck 10”. Но вовсе не потому, что между этими книгами есть заметное сходство — напротив, на их примере особенно хорошо заметно, насколько разными, фактически противоположными путями эволюционируют главные русские писатели наших дней. <...>
Любая попытка содержательно проанализировать или хотя бы осмысленным образом пересказать тексты, вошедшие в “Белый квадрат”, упирается в полную невозможность вычленить из них хоть какое-то подобие концептуального высказывания. Филигранно выточенные и совершенные, рассказы сборника производят впечатление дорогих декоративных сосудов, предназначенных для отстраненного любования — или, как вариант, для наполнения любым смыслом по желанию читателя. И это обстоятельство вновь вынуждает вспомнить Пелевина, двадцать лет назад, в “Чапаеве и пустоте”, придумавшего для таких намеренно бездумных, принципиально исключающих возможность толкования текстов безупречное определение — “командирская зарука”».
Владимир Панкратов в обзоре «Ревизия детского опыта» («Горький») пишет о соотношении в сборнике старого и нового: «Те, кто знаком с творчеством автора до 2000-х годов, где, кроме романов, были и сборники рассказов (особенно самый ранний — “Первый субботник”), заметят множество “знакомых” приемов. Сбой нормального регистра речи — когда герои как ни в чем не бывало начинают говорить на непонятном языке (“В поле”); откровенная двусмысленность действий (“Ржавая девушка”); диалог, который превращается в серию многоточий во время полового акта (“День чекиста”); наконец, резкий, необоснованный слом сюжетной линии и полное ее разрушение (и “Белый квадрат”, и “Ноготь”). Это даже удивительно: Сорокин уже давно к подобным приемам не прибегал; сам автор, впрочем, утверждает, что время в России остановилось, а может, и вовсе потекло вспять, и именно это мы как раз и видим в новых рассказах, где встречаются условный ранний-Сорокин с Сорокиным-сегодняшним.
Хотя есть и очевидные новшества в прежних формах: если раньше агрессивный переворот сюжета являлся и окончанием рассказа, то теперь автор идет дальше — уничтожив одну линию, находит другую и полностью переключается на нее. То есть, скажем, “Белый квадрат”, будь он написан тридцать лет назад, закончился бы уже на растерзании ведущего ток-шоу (кстати, это очень похоже на действие рассказа “Заседание завкома”). Сегодня же рассказ на этом не заканчивается, мы переключаемся на совершенно других героев, никак не связанных с первыми. Осознанно или нет, тексты становятся продуктом времени, в котором мы живем и в котором одномерные сюжеты будут выглядеть уже просто неадекватно. Периоды позднего СССР или 1990-х были сложными, но, пожалуй, даже более понятными. Сейчас вектор движения общества вообще неопределим; и когда Сорокин снова затрагивает 1980-е, он, в отличие от многих, пишет не о прошлом, а как раз о настоящем».
Внутреннее устройство старых и новых рассказов Сорокина сравнивает и Игорь Кириенков в статье «Сорокин-три: зачем читать новые книги автора «Нормы» и сборник статей про него» («Афиша-Daily»): «В своих старых рассказах — устроенных по одной и той же, как правило, схеме — Сорокин отводил себе роль внесценического персонажа, переключавшего реле: а теперь — месиво. Интрига заключалась в том, когда именно герои услышат заветный щелчок, который расчеловечивает бытовую речь и лишает ее всякой (этической, синтаксической, графической) нормативности. По сути, автор предлагал читателю оригинальную конвенцию: тотальная свобода художественного воображения в обмен на гарантированный шок.
В какой-то момент выяснилось, что «дискурсивным апокалипсисом» в концовке уже никого не испугать, — и Сорокин решил денонсировать устаревший договор. “Квадрат” подтверждает всю серьезность этого решения: у лучших рассказов сборника (“Ноготь», “День чекиста” и, допустим, “Платок”) смазанные, не в фокусе, финалы. Сорокин не закрепляет достигнутый эффект броской, как прежде, репликой или сценой; всякий раз он почему-то уводит камеру в сторону, забалтывает, нагружает текст как будто прямолинейной и при этом непроницаемой символикой. Это странное чувство, когда Сорокин тебя удивил: как и много лет назад, он “замахнулся и не стал рубить”. Может быть, мы присутствуем при очередной его трансформации: сколько, в конце концов, можно мучмарить новое средневековье».
Павел Басинский в рецензии «Обыкновенный Сорокин» («Российская газета») рассказывает не столько о новом сборнике писателя, сколько о миссии Владимира Сорокина: «Мне кажется, Сорокин принял эту игру всерьез и “несет” себя в литературе именно как “классик”. Насколько были беспощадны его пародии и карикатуры на русскую и советскую литературу, на настоящих, а не выдуманных классиков (Платонов, Ахматова, Бродский) в “Голубом сале”, настолько трогательно он серьезен и внимателен к собственной литературной персоне, своему образу. <...>
Мы привыкли к Сорокину. Его новая книга никого и ничем не удивит. Классик и классик. Почему бы и нет? И мы уже не обращаем внимания на какие-то вещи, недопустимые не с точки зрения цензуры (ее нет в литературе), не с точки зрения общественной нравственности (что это сейчас?), а в плане естественного физиологического неприятия, проще говоря, гадливости, как вздрагиваем мы от соприкосновения, скажем, с пауком. Например, в одном рассказе последнего сборника поэтесса, желая стать прозаиком и написать Великий Роман, зашивает себе золотой нитью половой орган.
Так уже можно. Можно как угодно».
Наталья Кочеткова в рецензии «Эпоха вертухаевых внучат» («Лента.ру») рассуждает о связи времен в «Белом квадрате»: «Во-первых, время: никакого будущего, тем более светлого, в “Квадрате” нет — только прошлое и настоящее, только хардкор.
Во-вторых, никакого оптимизма и легкости.
Сорокин вообще умеет все. Стиль дворянского романа XIX века и соцреализм воспроизводятся его пером с одинаковой легкостью. Но когда он начинает писать рассказы, то вдруг становится похож на себя раннего — жесткого концептуалиста, вскрывающего язык, как консервную банку.
Сборник “Белый квадрат” — книга злая и беспощадная. Девять рассказов (по сути маленьких пьес, зарисовок) с бескомпромиссностью морга показывают, как наше (советское, российское) прошлое обусловило наше настоящее. Как советские инженеры, журналисты и чекисты (а также их дети и внуки) стали нашими современниками, коллегами, соседями, нами самими...»
Андрей Ваганов в рецензии «Русская народная галлюцинация» («Ex Libris НГ») предлагает взглянуть на «Белый квадрат» как на книгу-предупреждение: «Безупречный стилист, способный передать словами все что угодно — готический ужас, сердцераздирающую лирику, — Сорокин остается абсолютно узнаваемым русским писателем. С первой строки. Впечатления читателя: “Белый квадрат” — тексты, которые проглатываются на одном вздохе, и попытки растянуть удовольствие малоэффективны. <...>
Романы “День опричника” (2006), “Сахарный Кремль” (2008), “Метель” (2010), “Теллурия” (2013), “Манарага” (2017) — все это мир не слишком далекого глобального биотехнологического постапокалипсиса по Сорокину. “Белый квадрат» — это скорее мир на самом-самом краешке предапокалипсиса. Причем дело происходит в России. В каком-то смысле очень даже уютный и комфортный мир. <...>
Кажется, ради этого и собран “Белый квадрат”, чтобы предупредить нас об этом, как дорожный знак “Эйфория запрещена”. В этих текстах — все выдумано, все — не может быть... И все же — так и есть на самом деле. Уже не только текст, но сама эта книга (ее тираж) логично становится крайним звеном в длинной цепочке гуморов человеческого тела. Именно так: кровь, пот, слезы, текст, книга...»
Наталья Ломыкина в обзоре «Дневник читателя» («РИА Новости») делает упор на актуальность этой книги: «Начинающаяся как телешоу заглавная новелла “Белый квадрат” посвящена режиссеру Кириллу Серебренникову, потому что, как сказал Сорокин в одном из интервью, “Серебренников попал в жернова системы, практически стал жертвой "Белого квадрата"”. Открывается сборник другим рассказом — “Красная пирамида” — с очень сильным и уродливо-ядовитым образом "пирамиды красного рева", который выражает отношение писателя к советскому прошлому.
Владимир Сорокин пишет как мастер современного искусства — жонглирует цитатами и эпохами, выворачивает текст и ломает его прямо на глазах у читателя, превращает каждый рассказ в новый перфоманс, а сам сборник — в персональную выставку. “Белый квадрат”, как любое актуальное искусство, понравится далеко не всем. Он вызовет целую гамму чувств — от отвращения и неприятия до восхищения и потребности перечитать и цитировать. Но ведь это и есть задача современного искусства — быть неудобным, раздражающим и даже болезненным, задавать вопросы и настойчиво требовать, чтобы мы сами искали ответы».
Владислав Толстов в обзоре «Русские пишут рассказы: новинки короткой прозы» («БайкалИНФОРМ»), напротив, подчеркивает вневременной характер рассказов: «По новому сборнику рассказов “Белый квадрат” можно сделать вывод, что Сорокин решил сделать передышку и вернуться к короткому рассказу, в котором равных ему мало. Первый же рассказ — “Красная пирамида” — исключительно хорош. На железнодорожной платформе неопознанный толстяк раскрывает главному герою тайну того, чем занимался Ленин: “он включал пирамиду красного рева”. Чего-чего? “Источник непрерывного красного рева». А где она находится? На Красной площади. А зачем она нужна. “Чтобы заразить людей красным ревом. Чтобы нарушить внутренний строй человека. Чтобы человек перестал быть человеком”. Потом главный герой, понятное дело, эту пирамиду увидит сам, но вообще-то это отличное метафорическое изображение отношений человека и власти. И в сборнике большинство рассказов так или иначе обыгрывают эту тему. В том числе и рассказ, давший название всему сборнику — “Белый квадрат”. Рассказ посвящен режиссеру Кириллу Серебренникову, отбывающему домашний арест по обвинению в хищении бюджетных средств. На посвящение обратили внимание все, а вот сам рассказ мне показался самым слабым в сборнике. Владимир Сорокин — писатель вдохновенный, писатель концептуальный, что ему наши бренные повседневности. Он и пишет-то так, что невозможно понять, когда происходит действие — в советское время или сейчас. Про красный рев — очень хорошо, рассказы “Поэты” и “Фиолетовые лебеди” тоже замечательные. И вообще здорово, что вышла новая книга Владимира Сорокина. Для читательского моего календаря это всегда праздник».
И, наконец, Борис Соколов в рецензии «Черные журавли над Москвой» («День») предлагает совершенно неожиданную интерпретацию сборника: «Книга Владимира Сорокина “Белый квадрат”, только что вышедшая в московском издательстве Corpus, формально представляет собой сборник рассказов.
Но фактически она является целостным подразделением, объединенным общей мотивной структурой, как ранее “Пир” и “Сахарный Кремль”. Объединяет рассказы сборника мотивы, связанные с авангардной живописью. Название книги — очевидное противопоставление “Черному квадрату” Малевича. А “Белому квадрату”, в свою очередь, противостоит “Красная пирамида”, точнее “пирамида красного рева”. Здесь видится пародия извечное противостояние красных и белых в российской истории. “Пирамида красного рева” имеет своим основанием всю Красную площадь, но увидеть ее можно только в измененном состоянии сознания, в другой реальности. Она заражает людей красным ревом, чтобы нарушить внутренний строй человека, чтобы “человек перестал быть человеком”. Коммунизм же — “это не светлое будущее, а красный рев сегодняшнего дня”...».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Алиса Ганиева, «Оскорблённые чувства»
• Леонид Юзефович, «Маяк на Хийумаа»
• Юваль Ной Харари, «Homo Deus: Краткая история будущего»
• Станислав Дробышевский, «Байки из грота. 50 историй из жизни древних людей»
• Евгений Гришковец, «Театр отчаяния. Отчаянный театр»
• Евгения Некрасова, «Калечина-Малечина»
• Анна Немзер, «Раунд: Оптический роман»
• Григорий Служитель, «Дни Савелия»
• Ксения Букша, «Открывается внутрь»
• Денис Горелов, «Родина слоников»
• Стивен Кинг, Ричард Чизмар, «Гвенди и ее шкатулка»
• Хлоя Бенджамин, «Бессмертники»
• Александр Архангельский, «Бюро проверки»
• Стивен Фрай, «Миф. Греческие мифы в пересказе»
• Рута Ванагайте, Эфраим Зурофф, «Свои»
• Джордж Сондерс, «Линкольн в бардо»
• Олег Зоберн, «Автобиография Иисуса Христа»
• Евгений Эдин, «Дом, в котором могут жить лошади»
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»