Спорная книга: Пол Остер, «4 3 2 1»

Пол Остер. 4 3 2 1
М.: Эксмо, 2018

О фабуле романа в общих чертах рассказывает Михаил Визель в обзоре «Семь книг на каждый день новогодних каникул» («Российская газета»): «990-страничная сага одного из самых своеобычных и титулованных американских писателей современности (и в переводе одного из самых своеобразных переводчиков-американистов Максима Немцова), выпущенная им после семилетнего перерыва, три года из которых были посвящены упорной работе как раз над этой книгой, представляет собой, как и обещает название, четыре варианта: от последнего к первому — судьбы нью-джерсийского обывателя Арчи Фергюсона, внука пешком ушедшего из Минска в Америку Исаака Резникова. От судьбы не уйдешь, и все четыре раза Арчи проживает свою жизнь в одних и тех же обстоятельствах, которые включают в себя не только такие неотменяемые маркеры, как убийство Кеннеди и война во Вьетнаме, но и один и тот же набор родственников, друзей и подружек. Но крупье-автор сдает карты всякий раз немного по-другому: в одном варианте девочка-друг становится подружкой, а в другом — нет... И что от этого меняется? А действительно — что? Что — предопределено, а что зависит от каприза случая? Ответ на этот вопрос Пол Остер и ищет на протяжении почти тысячи страниц».

Владислав Толстов в обзоре «Вот вам пять больших романов на длинные выходные. С Новым годом!» («БайкалИНФОРМ») предлагает обратить внимание на эпоху, в которую разворачивается действие книги: «В прошлом году этот роман вошел в Букеровский шорт-лист, и писали о нем куда больше, чем о романе-лауреате (кстати, не помню, кто там был лауреат — Сондерс, что ли?). Переводить роман взялся Максим Немцов, человек с безупречным литературным вкусом. Немцов, Букер, восхищение интеллектуалов — уже более чем достаточно, чтобы заинтересоваться этим произведением. Несмотря на то, что роман, как говорил один чеховский герой, “большинский”, 860 страниц. На самом деле это четыре романа, спрятанных в одном. Главный герой, Арчибальд Айзек Фергюсон, родившийся 3 марта 1947 года (почти как сам Пол Остер, который родился в тот же год, но 3 февраля), проживает четыре жизни. Вернее, это четыре варианта одной жизни, как могло бы сложиться у Фергюсона, если бы он воспользовался тем или иным советом или возможностями. Это не фантастика, это, скорее, прием “расходящихся тропок”, я такой прием встречал, например, в романе Стивена Кинга “27.11.63”. Время всегда реально, эпоха реально, а вот какое воздействие она может оказать на сценарий судьбы конкретного человека — вещь гадательная. Роман гигантский, обстоятельный, созданный для неторопливого чтения (и обязательно будете заглядывать в параллельные главы 1.1, 2.1, 3.1, 4.1, сравнивать и вычислять, какие именно события повернули судьбу Арчибальда на другую тропинку). Опять же с эпохой главному герою повезло — это же 60-е, убийство Кеннеди, расовые волнения, рок-музыка и война во Вьетнаме, тысячу раз об этом читали, и все равно будет интересно».

Сергей Кумыш в обзоре «Бесконечная шутка и четыре жизни по цене одного романа: лучшие книжные новинки декабря» («Posta Magazine») разбирается во внутренней логике «4 3 2 1»: «Каждая новая ипостась Фергусона окружена более-менее одним и тем же набором персонажей, однако на каждом повторном витке их взаимоотношения, начинаясь заново, никогда не развиваются по одному и тому же сценарию. Так, например, Эми Шнайдерман, в зависимости от инкарнации Арчи, оказывается то его девушкой, то просто подружкой. Важно понимать, что “4 3 2 1” — роман не фантастический и даже не то чтобы совсем уж фантазийный: все события здесь подчинены строгой повествовательной логике, а в основе личностных и поведенческих изменений лежит генетика. Это именно четырежды повторенная — и ни разу не повторяющаяся — жизнь одного и того же человека. В этой связи на ум приходит пьеса Джона Б. Пристли “Время и семья Конвей”, где своеобразная временная петля, в которую попадают герои, — не мистический элемент, не эквивалент пророчества, а нечто, по логике напоминающее появление морозного узора на стекле, — витки истории легли так, как они легли, другого не дано, и сверхъестественного в этом не больше, чем в движении секундной стрелки по циферблату».

Наталья Ломыкина в обзоре «Главные книги осени на ярмарке non/fiction» («Forbes») перечисляет американские романы последних лет, в которых используется тот же сюжетообразующий прием: «Разная реакция на исторические события Америки 1950-1960-х годов (война во Вьетнаме, межрасовые конфликты, выборы Кеннеди), иное восприятие семейных драм и личных переживаний, едва заметные новые детали — все это каждый раз по-новому определяет судьбу Арчи Фергюсона. Особенности взросления и любовные перипетии, политические взгляды и интеллектуальные способности — меняется все. Неизменной остается лишь любовь Арчи к матери, к очаровательной Эми Шнейдерман и к призванию писать. Но каждый из четырех Фергюсонов сам определяет, что и как писать.

Сама задумка “4 3 2 1” не нова — только в последние годы с прихотями судьбы экспериментировали Кейт Аткинсон (“Жизнь после жизни”), Клэр Норт (“Пятнадцать жизней Гарри Огаста”), Лора Барнетт (“Три версии нас”). Но Пол Остер создает текст такой удивительной плотности и при этом легкости, так искусно наполняет его любовью к истории и к жизни, так ненавязчиво вплетает в увлекательный сюжет целый курс по литературоведению и истории культуры, что шорт-лист Букера-2017 кажется недостаточно высокой наградой для “4 3 2 1”. Роман, безусловно, достоин прочтения, а каждый из четырех Фергюсонов — читательской любви».

Галина Юзефович в обзоре «Что почитать на новогодних каникулах? Семейная драма, хоррор и путешествия во времени» («Медуза») пытается разобраться, зачем Полу Остеру понадобилась такая вариация классической темы: «Мысль, что любая жизнь — это борхесовский “сад расходящихся тропок”, и что минуя каждую развилку (или, как говорят ученые, точку бифуркации), мы тем самым отсекаем и перечеркиваем другие варианты развития событий, не нова и подспудно присутствует в любом жизнеописании. Однако Пол Остер в своем 900-страничном опусе “4 3 2 1” выбирает стратегию вызывающе нетрадиционную: вместо того чтобы нащупать одно магистральное русло в биографии героя и в дальнейшем его придерживаться, он предпочитает рассказать все версии того, что могло бы случиться с Арчи Фергусоном, евреем, сыном Станли и Розы, эмигрантом в третьем поколении, уроженцем Нью-Йорка, повернись обстоятельства его жизни не так, а иначе. <...>

Чуть заметно подкручивая параметры на входе и наблюдая, как меняются показатели на выходе, Пол Остер тем самым исследует соотношение предопределения и свободы в каждой отдельной судьбе; в очередной раз, но оригинальными методами рассматривает роль личности в истории (в том числе в истории собственной) и пытается нащупать, что же, собственно, определяет эту самую личность — и что остается неизменным при смене внешних обстоятельств».

Денис Драгунский в материале «Вампиры, индейцы и четыре жизни Арчи Фергюсона» («Литературно») говорит о высочайшем литературном качестве текста и сравнивает Остера с Прустом: «Бывают “романы воспитания”. Это — “роман идентичности”. Кто я, почему я таков, как на это повлияла судьба моих предков. Роман сначала кажется занудным. Бесконечные подробности жизни средней, нарочито средней, вопиюще средней американской семьи. Дети иммигрантов. Свой круг. Все кругом родные и двою- троюродные. Любая любовь пахнет легким инцестом. Бизнес. Небольшое процветание. Брат-предатель. Полный крах. Возрождение надежд. Умный мальчик, будущий писатель. Правда, как-то у него все слишком удачно получается. Раз — и стипендия Уитмена. Два — и парижская литературная дама ничего лучше не читала. Но зато — его жизнь разворачивается в четырех версиях. Мир фантазий, плоти и литературы. Потом роман затягивает, не переставая быть занудным. Как бы новейший американский Пруст. Литературное качество выше всяких похвал».

Татьяна Сохарева в рецензии «У каждого судьба» («Прочтение») подчеркивает автобиографичность романа: «В четырех похожих, но все-таки отличающихся друг от друга героях Остер воплощает свою страсть к литературе, кинематографу, политике и спорту. Все они наделены недюжинным интеллектом, что позволило некоторым критикам романа упрекнуть Остера в том, что он стремился продемонстрировать лишь грани своего собственного гения. Кроме того, жизнь Арчи — плоть от плоти XX века. Исторические события отражаются в ней, по-новому подсвечивая его опыт. <...>

В силу своей необычной структуры роман Остера выглядит своеобразным — заложенное в нем переплетение то и дело обрывающихся сюжетных троп поначалу натурально сбивает с толку. Однако со временем становится очевидно, насколько плотно он вписан в традицию европейского семейного романа. Точно так же в “Нью-Йоркской трилогии” Остер использовал детективный жанр для решения формальных задач. В одном из эпизодов писатель устами своего героя уверяет, что “лишь Бог может видеть одновременно шоссе и проселок — а это значит, что лишь Бог может знать, правильный ты выбор сделал или нет”. В какой-то момент именно читатель на мгновение перевоплощается во всевидящего Бога, но едва ли кто-нибудь сможет определить, какая из жизней Арчи была “правильной”».

Ранее в рубрике «Спорная книга»: