Олег Зоберн. Автобиография Иисуса Христа
М.: Эксмо, 2018
Олег Жданов в рецензии «Неблагая весть Олега Зоберна» («Лиterraтура») рассуждает о читательской слабости перед мистификациями: «Книга Олега Зоберна похожа на плод, который читателю предстоит очистить от кожуры, чтобы достичь настоящего наслаждения мякотью. Впрочем, под кожурой отнюдь не мякоть. Для человека шаблонно воспринимающего литературу, историю цивилизации и религию под обложкой этой книги — жесть.
Перед нами восхитительная литературная мистификация, воплотившая в себе не столько авторскую попытку поставить себя на место богочеловека, чьё Рождество мы отмечаем больше двух тысяч лет, сколько насмешку над нашей принципиальной слабостью перед мистификациями, псевдо-цитатами и доктринами. История человечества — это не поиск истины и предназначения, а бесконечная попытка коррелировать свои иллюзии с какой-нибудь более или менее стройной парадигмой о добре и зле...»
Владислав Толстов в обзоре «С чего начать нам новый год: с новинок российской прозы!» («БайкалИНФОРМ») реагирует на книгу по-читательски эмоционально: «Если кто не знает, Олег Зоберн — это тот самый Борис Лего, чья книга “Сумеречные рассказы” в прошлом году стала лауреатом премии “НОС”. А вообще Олег — издатель, просветитель, подвижник. “Автобиография Иисуса Христа” — это, конечно, такой литературный эксперимент, попытка раздвинуть границы дозволенного. А заодно взбесить благочестивых соотечественников. Главный герой ведет довольно легкомысленный образ жизни: толкает римским легионерам легкие наркотики, курит злую ливийскую траву киф, мухлюет при расчетах с партнерами, сам не очень верит в свои целительные и пророческие способности. В итоге и крестные муки вместо него достанутся другому человеку, и я уже представляю православных активистов, которые на стенку полезут, прочитав, кому именно. Динамично, провокационно, толково!»
Артём Пудов в рецензии «Правда или миф?» («Частный корреспондент») предлагает обратить внимание на фабульную составляющую книги: «Можно заключить, что в случае “Автобиографии Иисуса Христа” основная “начинка” — это сюжет: по-настоящему дерзкое, весьма остросюжетное изложение жизни человека по имени Йесус Нацеретянин. При этом события из библейского источника трактуются в основном весьма смело: Йесус вступает в отношения с грешницей Марией Магдалиной, чья красота одним штрихом показана в Библии, и подробно — Олегом Зоберном; герой книги постоянно находится с молодым и скромным Иудой — вовсе не предателем, а верным до последнего своему учителю, да и конец “Автобиографии” весьма неожиданный, противоречащий канону и наводящий на разнообразные мысли. Йесус Нацеретянин у Зоберна вовсе не чужд земным радостям, как, например, главный герой — лже-пророк у Эрнана Риверы Летельера в “Искусстве воскрешения” — чилийском романе, недавно выпущенном в “Издательстве Ивана Лимбаха”. Йесус обожает женщин и развлечения, не забывая при этом о проповедях и, тем не менее, пытаясь вести аскетический образ жизни. Роман, по сути, представляющий собой прозаический цикл из сорока рассказов, мсплетённых» в один большой текст при помощи личности главного героя, написан умело и бодро, даже залихватски: Нацеретянин быстро перемещается во времени, исцеляет, поучает, весело проводит время и страдает от того, что признан людьми не до конца <...>
Новая книга Олега Зоберна “Автобиография Иисуса Христа” — продуманный, дерзкий синтез исторической и остросюжетно-детективной прозы, удачно сочетающий рассуждение и действие. Поступки героев обоснованы, и это не уничтожает элементы магического реализма в книге, а скорее только придаёт “перца” повествованию. Роман способен заинтересовать читателя и вызвать резонанс — о нем точно будут спорить...»
Елена Васильева в рецензии «Без апостолов» («ПРОчтение») рассуждает о приемах Олега Зоберна: «В основе романа лежит прием буквализации. Что было бы, если бы Иисус (Йесус) сам написал свое жизнеописание? О чем бы он рассказал? Только ли о том, что попало в канонические Евангелия? Или, может, рассказ получился бы совсем иным? Могут ли апостолы быть ненадежными рассказчиками? Зоберн как будто задался всеми этими вопросами и решил: повествование Иисуса (Йесуса) о собственной жизни включало бы в себя новые сюжеты, а не только те, что есть в Евангелиях, — поскольку Евангелия были написаны людьми, которые смотрели на происходящее со своей точки зрения. Согласно книге Зоберна, апостолы — в частности, Матфей — руководствовались особыми целями, хотели остаться в истории и поэтому многое изобразили совсем не так, как оно было, а с налетом необходимой святости. <...>
Может, писатель и не хотел оскорбить чувства верующих. Он скорее усомнился в истинности их веры. <...> Ставя под сомнение истинность священных текстов, формализируя их до крайности, Зоберн указывает, что у веры нет конечной цели и абсолютного выражения. Точное соблюдение обрядов вовсе не свидетельствует о том, что человек — истовый христианин, как и абсолютное пренебрежение ими не делает ни из кого атеиста. И повествующая о вере книга, которая вполне могла бы попасть под статью об оскорблении чувств верующих, является отличной иллюстрацией-парадоксом к этому доказательству от противного».
Игорь Бондарь-Терещенко в рецензии «Гулять по воде» («Литературная газета») доказывает, что «Автобиография Иисуса Христа» не имеет отношения к постмодернизму: «По сути, весь огромный роман Зоберна — это его доказательство от противного. Пересказ канонических евангелий (с учётом “от Фомы”) литературно одарённого автора с богословским, как оказалось, образованием. Причём это не постмодернизм и не новая русская готика, а вполне психологический текст, основанный на паре-тройке главных моментов, известных далеко не всем верующим, но являющихся основной темой для раздумий всех правоверных. Помните, возглас о том, зачем был покинут на кресте? Это кода, если хотите знать, всего сочинения — Христос в романе не просто “маленьким человеком” выглядит (а какого ещё Чехова вы от выпускника Литинститута хотите), он и Фомой неверующим побыть успевает. А уж после “гулять по воде”, как в песне поётся, совершать чудеса, воскрешать местного Паниковского. Это оттого такое панибратство в стиле, что Спаситель в романе — не Богочеловек, не Сын Божий, как ужаснулся бы Розанов, а “всего лишь” человек. У него есть одна маленькая штучка, он целует женщин, смеётся над грубыми шутками своих учеников и рассказывает, рассказывает, рассказывает. Как Мюнхгаузен, вы правы, и рассказы эти ужасно хороши. <...>
Написан роман и хорошо, и легко, и довольно искренне, и всё в нём его героем оправдано, вплоть до мужеложства. Ловить за руку автора на предмет исторических погрешностей не стоит и пытаться — это библейский сёрфинг высокого полёта, документов проштудировано масса, сюжетная канва крепка, и мысли наши быстры, и поэтому претензии могут быть только к излишней художественности. Впрочем, без неё, наверное, никак, если уж речь, напомним, о литературе, об этой возвышенной мастурбации, и недаром один из пассажей в романе заканчивается той самой единственной частицей, как в монологе Молли Блум».
В статье «И друг мой Дисмас» («Перемены») Игорь Бондарь-Терещенко более подробно проговаривает свой тезис и ищет в современной литературе произведения, созвучные «Автобиографии...»: «Интересно другое, а именно — то, как синхронно приходят к нам подобные веянья и мысли. Кристофер Бакли пишет своего “Мастера реликвий” о торговце святыми артефактами Дисмасе (его еще, кажется, не перевели), а Олег Зоберн интерпретирует историю Христа. У одного в романе подделывают плащаницу, у другого — голос ее хозяина. В обоих случаях имеем адаптацию ценностей в эпоху, когда они стали явно тускнеть, отыграв свое даже в поп-культуре, и имена разбойников на кресте и подле Христа становятся нарицательными.
Постмодернизм здесь упомянут недаром, он был костылем для иных забытых ценностей, глумясь над ними, но и напоминая о них, и роман Олега Зоберна вполне мог бы стоять в одном ряду с “Веселой библией” Лео Таксиля и рок-оперой “Иисус Христос — Суперзвезда”.
Экзистенциональным евангелием уже успели назвать эту книгу, по определению, что “любая весть — изначально благая”, хотя благими намерения — по перелопачиванию и ревизионизму — мы мостим себе дорогу далеко не в рай.
В райком комсомола на проработку, бывало, а теперь, за неимением оного, и этого нет. Остались лишь жюри литературных премий, да своя собственная душа. Не супер, вы правы».
Николай Редькин в рецензии «Иисус vs Йесус, или Крестовый поход провокатора» (сайт журнала «Новый мир») говорит об «Автобиографии...» как о примере сознательного эпатажа: «Зоберн — писатель-провокатор. Однако если предыдущей книгой он всего лишь прощупывал почву и дал общественному вкусу не слишком тяжелую пощечину, то в “Автобиографии...” решил пойти ва-банк. С одной стороны, очередное жизнеописание Христа (разумеется, апокрифическое по сути) вполне может спровоцировать гнев церковников; не исключено даже, что автора от церкви отлучат и проклянут. С другой стороны, и содержанием своего романа, и конфликтом с религиозными ортодоксами Зоберн способен привлечь к книге массового читателя. Того читателя, который не разбирается в премиальных процессах и не интересуется толстыми литературными журналами. <...>
Но как быть нам, простым читателям? Верить пропагандистской полуправде канонических Евангелий или все же пытаться понять, кем был реальный Иисус из Назарета? Есть, правда, и третий путь — вообще не задумываться над этим, а просто хорошо провести время, насладившись качественным художественным произведением, благо талант писателя Зоберна это позволяет».
Анна Скворцова в статье «Как возможна “Автобиография Иисуса Христа”?» (сайт «Ахилла») рассказывает об опасностях, которые таит книга Олега Зоберна: «Священное — превыше образов и слов: когда говоришь о нем на человеческом, а не на ангельском языке, оно теряет свою неотмирность. Этим и объясняется почти протокольная строгость библейского текста — минимум слов, максимум смысла. <...>
Книга Олега Зоберна — литературный шедевр, грандиозный и страшный. Она написана с беспощадной правдивостью монолога и пробуждает интерес к евангельским событиям. Но есть риск увлечься ей и принять за Христа кого-то другого, того, кто “рядится в одежды ангела света”, и не может открыть людям врата Небесного Царствия. Погружаясь в текст, мы соединяемся мысленно с его героем, и велика опасность, что, когда придет Христос настоящий и постучит в двери человеческой души, Ему уже не откроют, потому что место внутри горницы окажется занятым Его двойником».
Протоирей Всеволод Чаплин в статье «Роман “Автобиография Иисуса Христа” станет событием. С огромным знаком “минус”» («Вестник верных») предсказуемо обрушивается на «либеральные ценности», якобы нашедшие отражение в романе Олега Зоберна: «Постмодернистская деконструкция получается неполной — и от того бистандартной, непоследовательной, неубедительной. “Разрешено” претендовать на разрушение ценностей, которые христиане считают вечными, — и самого образа Христа. Но автор не дерзает посягнуть на идолы, которые либеральная среда обычно считает незыблемыми — на жизнь человека, его комфорт, свободу секса и вообще свободу. Герой «автобиографии» вызывает жалость — и одновременно симпатию, “понимание» среди обывателей, которым потребительские установки милее и ближе всего.
Йесус Зоберна “включает” свою версию христианства в набор ценностей общества потребления. Пытается превратить Христа из Судьи и Отца — в продавца и в товар одновременно, в подобие Симона Волхва. <...>
“Йесус” из “автобиографии” не просто пытается лишить Евангелие главных вещей — Неба, суда, вертикали, вечности. Он не просто служит тем, кто прячется от встречи с Богом — прячется либо в грехах, либо в житейской “пользе”. Он есть икона антихриста. Автор, конечно, не может этого не знать, и тогда самым интересным становится вопрос о его глубинных интенциях — или об отсутствии таковых».
Алексей Татаринов в статье «Был ли Христос “новым реалистом”?» («Литературная Россия») обвиняет Олега Зоберна в фарисействе: «Сколько же банальной чернухи в этом богоискательстве, хвастливого торжества депрессии! Что ж, в пустыне мироздания Бог лишь призрак воспалённого ума, а смерть настолько очевидный факт, что вроде бы собираешься говорить о Творце, как почти неожиданно для себя скатываешься к речениям о тотальности небытия, о сплошной коррозии мироздания, которая без лишнего милосердия знакомит человека с перспективами уничтожения.
Многословие и пустота. Много слов о пустоте как об онтологии нашего существования. В этом тезисе Зоберн стереотипен и не одинок. С ним почти вся современная литература — и русская, и западная. Кто-то об этом пишет красиво, поглаживая обречённые головы, как Михаил Шишкин. Кто-то с гламурным унынием, как Мишель Уэльбек. Один, как Лимонов, с лихим квазифаустианством. Другой, как Литтелл, с фашистским декадентством. <...>
Спасибо Олегу Зоберну вот за что. Мне часто кажется, что в нашем мире нет ничего страшнее фарисеев, и бороться с ними необходимо до последней капли крови на всех фронтах бытия. Вот Йесус как раз и борется с фарисейством. В итоге, остаётся он сам — в абсолютном центре, с обнажённым фаллосом, с дикой гордыней, с готовностью на любой компромисс... И всё с той же мыслью о том, что нет ничего хуже разных системников-государственников. Видимо, бывают сюжеты, когда есть черти помрачнее многократно побеждённых и униженных фарисеев».
Елена Рыбакова в рецензии «Евангелие от пацана вышло к Рождеству» («Ведомости») критикует роман еще радикальнее и демонстрирует редкое умение чтения потаенных мыслей на расстоянии: «Олегу Зоберну явно хочется, чтобы его сочинение ставили на одну полку с Сорокиным и Пелевиным, а еще лучше Иэном Бэнксом и Джулианом Барнсом. Но, увы, не вытанцовывается — игра разными планами отработана прилежно, на карманную философию строительства мира из кубиков-букв ушло много сил, а в анамнезе все равно советская проза с ее трескучими периодами и особой “упругостью”, которую было принято культивировать в 1970-х, оглядываясь в 1920-е. Все так, как если бы капитан Лебядкин бросил писать стихи, окончил Литинститут и ознакомился с новейшими литературными модами.
У нас такое по недоразумению принято называть постмодернизмом, но нет, это не он. С жаждой абсолютной власти, которой одержим этот новый Йесус, у постмодернизма нет ничего общего, скорее уж постмодернистской стоило бы назвать структуру Нового Завета, где любое слово и событие аукается с другими евангелиями и посланиями, а об истине свидетельствует только в составе целого. Но там ведь и герой другой — ни капельки не звучащий как пантократор».
Но всех перещеголял Александр Кузьменков, в статье «“Нацбест-2018”. День сурка» («Камертон») обрушившийся не столько на Олега Зоберна, сколько на коллег-журналистов, и не стесняющийся в выражениях: «Доброхоты уже сравнили новый опус Зоберна с Булгаковым, Сарамаго, Рушди и Казандзакисом — сдается, зря. Сам автор раздает интервью, через слово поминая рукописи из Наг-Хаммади, — тоже, по-моему, всуе. Ничего этого в книжке нет. Есть Зоберн, снова Зоберн и опять Зоберн. И немного Быкова.
Дмитрий Львович уже язык смозолил, повторяя, что Евангелие — первый в истории плутовской роман, а Христос — явный трикстер. О.З. эту трактовку удачно оприходовал, остальное пошло как по маслу. По роду занятий протагонист “Автобиографии” — фармазон, прикинулся пророком, чтоб лохов разводить: “Люди приносили нам деньги, которые мы обещали вернуть с прибылью...” По душевным склонностям он блогер: постит в своем папирусном ЖЖ всякую с понтом умную хрень. А по складу ума и характера — поборник и проповедник общечеловеческих ценностей, как-то: свобода торговли, ганджубас и весь ассортимент извратов. <...>
Зоберн — прозаик не ахти каких дарований: “Она была похожа на горный тюльпан”, — Бунин в гробу перевернулся от писарского красноречия. Да и зайин с ним, с талантом, —ничего-то он нынче не решает. Вот скандал — самое оно, старый конь борозды не портит. Два года назад Зоберн на живую нитку пришил к своим пыльным текстам гримуар и объявил Россию бесовской обителью. Шалость удалась: огневыя ласки рецензентов и “НОС”. А ну-ка на бис! И снова удачно. Минута славы уже была, дело за “Нацбестом” — видать, евангелисту на козу не хватает...»
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Евгений Эдин, «Дом, в котором могут жить лошади»
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»