Июнь Ли. Добрее одиночества
М.: АСТ. Corpus, 2018
Анастасия Завозова в обзоре «20 главных переводных романов 2018 года» («Esquire») перечисляет главные темы, которые затрагивает в своем романе Июнь Ли: «Напряженная история об отложенной на двадцать лет смерти, трех разных судьбах, которые эти отложенная смерть изменила, коммунистическом Китае, рыночной Америке и универсальной тоске по любви и дружбе, ради которых кто-то готов умереть, а кто-то — и убить. Июнь Ли — автор, которого в русском языке должно быть больше, потому что она умеет в одной книге совместить лиричность — без приторности — с очень крепким сюжетом».
Наталья Ломыкина в обзоре «20 главных книг 2018 года: от Иванова и Минаева до Янагихары и Бегбедера» («Forbes») пытается вычленить главный мессадж романа: «“Добрее одиночества” — мощный роман о грузе памяти и тяжести утраты. Американская писательница китайского происхождения Июнь Ли рассказывает о трех героях, которых связывает тайна 25-летней давности. История получилась о том, как прошлое терзает душу, как сотни тысяч мелочей становятся пыткой и определяют настоящее и будущее. Как говорит один из героев, “даже самое невинное существо, если загнать его в угол, способно на бессердечный выпад”.
Герои Июнь Ли живут далеко друг от друга (в Америке и в Китае), но когда-то все трое жили в Пекине и дружили с Шаоай, дерзкой и независимой. После июньских событий на площади Тяньаньмэнь Шаоай исключили из университета, а осенью девушка погибла при странных обстоятельствах. Для трех друзей смерть Шаоай и мучительный коктейль из вины и подозрений становятся наваждением и судьбой».
В том же обзоре «Forbes» Леонид Мотылев, переводчик книги Июнь Ли, рассказывает, что думает о своих героях сама писательница: «Автора этой книги я слушал прошлой весной в московской библиотеке Достоевского. К тому времени я прочел роман, начал переводить и после ее выступления я спросил ее, на чьей она стороне: молодой бунтарки Шаоай или старшего поколения, считающего, что “плетью обуха не перешибешь”? Она сказала, что не знает ответа. Читателю предоставлено судить самому (или воздержаться от суда). В этой книге, печальной и более приглушенной, чем ее первый мучительный роман “Бродяги”, читателю многое предоставлено самому. Чувствуется, что подлинная стихия Ли — рассказ, и я не удивился, узнав, что автором, очень сильно на нее повлиявшим, был недавно умерший Уильям Тревор, наследник Чехова. Как Тревор, как Чехов — и, может быть, в традициях восточной литературы, — Ли подает читателю сигналы, не педалируя их, побуждая к внутренней работе, к сопереживанию и пониманию. Тот, кто добрался до последних глав романа, к примеру, сам должен понять, почему героиня так странно реагирует на слова об озноблении кожи. И, если говорить о крупных темах, читатель, может быть, задумается о памяти. Память о травме событий на площади Тяньаньмэнь не жива и не мертва, как отравленная, влачащая межеумочное существование Шаоай».
Владислав Толстов в обзоре «Четыре необычных переводных романа» («БайкалИНФОРМ») более подробно рассказывает о фабуле «Добрее одиночества»: «Как-то мне эта книга... в общем, я еще долго после нее ходил-думал. Хотя вроде бы сюжет достаточно расхожий — про ошибки молодости, за которые приходится в зрелости расплачиваться. Но написано с такой степенью откровенности — не откровенности даже, а там есть такие правильные психологические наблюдения, что я обязательно когда-нибудь этот роман перечитаю (и вообще буду следить, какие еще книги Июнь Ли в России переводить будут, “Добрее одиночества” — первая). Сюжет, в общем, несложный. Начинается со сцены, когда мужчина по имени Боян приезжает в крематорий забрать прах своей подружки Шаоай. И постепенно выясняется, что лет 20 назад Боян и его подружки (Шаоай в том числе) залезли в лабораторию его матери, профессора химии, набрали там каких-то веществ и принялись экспериментировать. И после того, как Шаоай выпила апельсиновый сок, в который что-то было подсыпано, она стала инвалидом и два десятилетия провела в постели. А Боян все это время ей помогал. И вот после ее смерти решил найти других подружек, которые были на той вечеринке. Потому что его терзают смутные сомнения, что это был, может быть, никакой не несчастный случай, а кто-то хотел Шаоай убить. Мощный сплав сентиментального романа, психологической прозы и детектива (не буду спойлерить, но там интрига выстраивается непростая)».
Галина Юзефович в обзоре «“Люди среди деревьев” и еще два отличных романа» («Медуза») уделяет основное внимание мотивации героев: «Июнь Ли не пытается искусственно удерживать внимание читателя, заманивая его перспективой разгадки, потому что главная ее задача — не ответить на бесхитростный вопрос “кто убил”, но показать три разных стратегии врачевания — или, вернее, обезболивания — старых ран. Боян сводит свою благополучную жизнь к набору внешних функций: просторная квартира, красивая юная любовница, большая машина. Можань лелеет собственную изоляцию и с маниакальной аккуратностью обрывает все узы, хоть как-то связывающие ее с миром. Жуюй упорно и планомерно растит на сердце мощную защитную броню, не проницаемую ни изнутри, ни снаружи. Все они на свой манер несчастны, но с переменным успехом справляются с прошлым до тех пор, пока прошлое внезапно не отпускает их на свободу, давая шанс начать жизнь с чистого листа.
Роман-элегия, роман-медитация, “Добрее одиночества” интонационно напоминает “Любовное настроение” Вонга Кар Вая, а сюжетно — “Бесцветного Цкуру Тадзаки” Харуки Мураками (схожая история распавшейся юношеской дружбы, замешанная на одиночестве, лжи и утратах), но при этом обладает собственным ни на что не похожим очарованием — негромким, щемящим и камерным».
И, наконец, Данияр Молдабеков в статье «Великие джунгли Ханьи Янагихары и скучное одиночество Июнь Ли» (интернет-журнал «Vласть») предъявляет самую страшную претензию к роману — называет его скучным: «Написано все это прекрасно — так, что создается впечатление шелеста травы и легкого, приятного ветерка; хорошая интонация, которая, однако, надоедает странице на двухсотой.
Впрочем, все эти претензии — не претензии к писателю как таковому (Июнь Ли действительно очень талантлива); это претензии — опять же — к Ли-романистке. Она, мастер короткого рассказа, подошла к жанру романа пусть и добросовестно, но не во всеоружии. Прелесть “Добрее одиночества” заключается в точных, бьющих в цель наблюдениях и словах; соответственно, и читать эту книгу можно в любом порядке. Как сборник рассказов. Но не как роман: переиначивая прекрасную метафору Флобера, можно сказать, что в “Добрее одиночества” — много жемчужин, но нет нити, которая бы их удержала. То есть, формально она, конечно, есть; но она слабая и условная. Так и видится, как эти самые жемчужины разлетаются, а кто-то из героев “романа”, тихо став на четвереньки, собирает их с пола. В доброте и одиночестве. И в скуке».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»