Евгений Эдин. Дом, в котором могут жить лошади
М.: Э, 2018
Елена Сафронова в рецензии «На все одно лицо» («Rara Avis. Открытая критика») отмечает, что собрать в одном томе «малую прозу» Евгения Эдина было не лучшей идеей: «Пример Эдина как будто реабилитирует “непопулярные” жанры, доказывая, что и повести с рассказами пробьют себе дорогу. Это, казалось бы, можно только приветствовать...
...а я, прочитав книгу Эдина, поняла, почему издатели опасаются формировать сборники. <...>
Подобные если не сюжеты, то коллизии — одиночества, непонятости, брошенности (как в рассказе “Сэмо”), дома, где невозможно жить (как в рассказе “Глина”), хрупкости человеческого бытия, которое может быть уничтожено случайно и в один момент (как собака из рассказа “Репетиция парада”, сбитая машиной парней, ехавших за город, чтобы заснять сцену нападения молодежи на пожилого человека) — повторяются до конца книги. И эта летопись “свинцовых мерзостей дикой русской жизни” довольно скоро приедается. Несмотря на прозаическое мастерство Эдина. Пишет он легко и уверенно, к стилистике его придраться практически нельзя, за редкими исключениями вроде “ворчливой походки”. Но в целом к его малой прозе, собранной под одной обложкой, хочется отнести слова Анны из “Танцев” в адрес мужа: “У Игоря всегда на все одно лицо”. В сборнике Эдина “другого лица” также не встретится. А жаль!..»
О вязкости текста и неразличимости героев книги пишет и Елена Васильева в своей рецензии (журнал «Звезда»): «В этой долгой и некомпактной истории происходит многое, но действия героев сменяют друг друга как будто очень медленно; вот так возьмешься пересказать и потеряешься — а что же там произошло-то, в повести? Где событие? Но это иллюзия, на деле композиция повести выверена, имеет завязку, кульминацию, развязку, все как надо. Эта повесть, как и остальные тексты Эдина, подчеркнуто нединамична: от сюжета до структуры предложений, которые все как на подбор — простые, а сложносочиненных и сложноподчиненных почти нет. Здесь каждая фраза произносится в задумчивости, повисает в застывшем холодном воздухе и медленно рассеивается. Одно из свойств прозы Эдина — медитативность, что часто соседствует с усталостью и разочарованием в жизни. Даже веселье у героев с налетом светлой грусти: они-то знают, что весело только сейчас, а потом вновь будет как всегда — серые будни, сонное состояние, кризис, вечный поворот чуточку не туда. <...>
Среди типичных для Эдина героев с одинаковым мироощущением, которых иногда с трудом отличишь друг от друга, к середине сборника появляются совсем иные персонажи — какие-то драчуны. Они будто решают, что вышедшая наружу ярость может все переменить в один момент. Герои рассказов “Давай, Сэмо”, “Родина”, “Репетиция парада”, “Кнапнугель”, конечно, не осознают, что их драки — это гипертрофированные события, отчаянные попытки изменить жизнь. Курта из “Репетиции парада” вообще подначивают друзья. Все происходит спонтанно, а читатель только и успевает опомниться и осознать, что герой уже машет кулаками, самурайским мечом или битой».
Сергей Оробий в «Обзоре книжных новинок от 17.03.2018» («Textura Club») подчеркивает, что от таких историй быстро устаешь: «Герои Эдина живут по двойному сценарию. Первый — обыденный: жена, дети, рядовые развлечения, средней терпимости работа. Второй — те “жена/дети/работа”, та жизнь, которая когда-то мечталась и до сих пор маячит на периферии зрения. Герои могут выпадать из обыденного хода вещей, как Сентябрёв в повести “Дом, в котором могут жить лошади”, обещание нового может притвориться бытовой супружеской изменой (“Танцы») — словом, портал в иную жизнь иногда приоткрывается, но, как правило, перехода не происходит. Эдин умеет рассказывать об этом очень хорошо — но именно поэтому от подобных историй быстро устаёшь: психологически непросто вновь и вновь вживаться в один и тот же эмоциональный квест, который по сути — бег по кругу, сценарий неудачи. Или же, при всех достоинствах, эта проза чересчур флегматична? Такой флегматизм знаком по классической прозе — что-то такое условно “чеховское”, будто вновь и вновь перечитываешь “Даму с собачкой”. Иногда автор решительнее давит на педаль газа — но тут уж как повезёт: или занос (история с собакой в “Репетиции парада”), или срыв в чистый экспрессионизм, превращающий последний рассказ книги в эффектную коду (“Небесный снайпер”)».
Дмитрий Самойлов в обзоре «Золотая ложка и полотенец» («Горький») обнаруживает в сборнике Евгения Эдина реабилитацию и переосмысление мещанства: «Вот как устроена реалистическая проза Евгения Эдина: он и она — меня всегда смущает отсутствие имен, но автор, безусловно, имеет на это право — приходят к ней, стаскивают друг с друга одежду, целуясь в дверях. Скидывают с дивана плюшевые игрушки ее сына, который сейчас в секции. Она идет в ванную. А он смотрит на плюшевого медведя, вспоминает, как подарил такого же жене. С женой в последнее время все сложнее, детей не предвидится, а новые ощущения необходимы. И вот он обаял сослуживицу на корпоративе. Потом в ванную идет он. И уже понятно, что все напрасно и ничего не будет. Она кричит ему, чтобы вытерся синим полотенцем. <...>
Вот о таком мире пишет Евгений Эдин — все, кажется, ясно, знакомо и даже немного пошло. Быт и шаблонные отношения. Но в этих отношениях есть непременно то, что отделяет их от всех других, описанных и пережитых. Заглавная повесть “Дом, где могут жить лошади” рассказывает о молодой паре, Германе и Кристине, которые живут в крупном городе на берегу Енисея, учатся, ищут квартиру, гуляют и шутят. Ее родители живут в Америке, его мать работает в администрации города. Но есть еще его отец — он давно ушел из семьи, и здесь все примерно как у всех. <...>
Фактура здесь выдает писателя с будущим — “От люстры, звеневшей хрустальными сосульками в свете "медведевских" лампочек, до накидок на чайник в виде курицы в переднике; от совместных выездов на дачу в пошловато, но умилительно одинаковых панамках "папа-сын", до подаренной дорогой зажигалки”.
Мещанство вообще неизменно нуждается в реабилитации и осмыслении».
И только Сергей Цевменко в рецензии «Дом с лошадями» («Год литературы») пишет о разноплановости, неоднородности рассказов, собранных под этой обложкой: «Этот автор — из числа тех, кто стремится донести до читателя глоток жизненной правды. Его герои пытаются ухватить мгновения настоящего. Им за тридцать и в редких случаях — за сорок. Все они живут в одном и том же городе, видят те же дома, деревья с искривленными ветвями, ходят по виадуку, который кажется бесконечным. Они отражаются в окнах, сливаются с ним. <...>
Удивляют детали; автор внимателен к их изображению — всегда живые, емкие, точные, словно вырванные из действительности.
Рассказы не похожи друг на друга. Они разноплановые. У них разные настроения, разные смыслы. Они будто бы написаны разными людьми: точка видения постоянно меняется.
Истории почти всегда не получают желаемого развития, они куда-то проваливаются. И герои остаются на месте, наедине со своими мыслями и какими-нибудь картинками бытия: холмами, деревьями, мостом, окном. Цельным рисунком вырисовывается не внешняя жизнь, а внутренняя — сам человек, его мир».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»
• Владимир Сорокин, «Манарага»