.jpg)
Елена Чижова. Китаист
М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2017
Российские критики проявили удивительное единодушие в оценке книги и встретили новый роман Елены Чижовой, мягко говоря, без восторга. Едва ли не единственный положительный отзыв дает Наталья Ломыкина в обзоре «Январские чтения» («РБК-стиль»): «Елена Чижова не только рожденный в Ленинграде писатель, остро чувствующий время, но и жена доктора исторических наук. Так что ее роман не легковесное размышление о жизни маленького человека в фантазийных исторических декорациях и не просто роман о вражде и дружбе двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта. “Китаист” — это глубокое авторское погружение в историю, геополитику, культуру, психологию и даже историю языка, умноженное на писательский талант букеровского лауреата. На выходе получился захватывающий роман о национальном сознании, самоопределении, исторической памяти и много о чем еще. “Беркут”— поезд, в котором едут герои, — “летит как птица-тройка. Только успевай уворачиваться”».
В рецензии «Сослагательное наклонение» (сайт «КапиталЪ») книжный блогер Егор Михайлов прозорливо предупреждает: «Книга Елены Чижовой, лауреата “Букера” и автора десятка пухлых романов, собрана из противоречий. Легко представить себе, как на неё ополчаются буквально все: антисоветчики и ностальгирующие по СССР, либералы и сторонники сильной руки, западники и славянофилы. Чижова провоцирует читателя, погружая его в будни двух тоталитарных государств, задавая неудобные вопросы, заставляя всех без исключения героев проявить не лучшие свои качества».
Михайлов отмечает очевидное сходство романа со знаменитой книгой Филипа Дика «Человек в Высоком замке»: «Читала ли Чижова книгу Филипа Дика, неясно, но по страницам “Китаиста” рассыпаны десятки то ли случайных, то ли задуманных параллелей. Самая очевидная из них — “Книга перемен”, с которой поминутно сверяют свой путь герои обоих романов. Впрочем, в последние годы к альтернативке чаще причисляют лишённые и вкуса, и любви к истории эпопеи о спецназовцах, расстреливающих Гитлера из гранатомёта. В таких условиях автор, который берёт за пример один из лучших образцов жанра, уже этим вызывает уважение, пусть кое-где и копирует этот образец чересчур старательно».
Впрочем, уровень воплощения замысла не слишком устраивает Елену Макеенко, автора обзора «Новые русские романы: февраль» (сайт «Горький»): «“Китаист” мог бы быть параноидальным псевдошпионским романом, который кусает себя за хвост. Но, увы, все зачатки сюжета вянут на корню, тонут в игре нем-русского и сов-русского сознаний, и даже товарищу Руско явно быстро наскучивают. Дружба (а то и любовь) и предательство ученых юношей из враждующих стран; роман советского идеалиста с девушкой из “желтых”; неожиданное обретение сгинувших в войну родственников и их скелеты в шкафу; поезд между враждующими державами как территория двойных агентов и коррупции… Все это промелькнет перед читателем, как березки за окном, и оставит ни с чем. Львиную долю времени главный герой будет неприятно удивляться российским обычаям, ценам и образу мыслей, постоянно сравнивая их с добрыми советскими аналогами и мысленно донося призрачному куратору».
Подробнее о недостатках романа рассказывает Наталия Курчатова в рецензии «Пили бы баварское?» (сайт «Год литературы»): «При всем уважении к опыту и регалиям автора, букеровской лауреатки, известной писательницы, уровень воплощения мне показался не соразмерным ни смелости замысла, которую я готова скорее приветствовать, ни остроте и масштабу затронутых проблем. “Китаист”, во-первых, досадно непроработан как в плане создания альтернативного мира, так и в психологической механике персонажей — главный герой предстает то сомневающимся интеллектуалом, то твердолобым “совком”, то невротиком, одержимым гомоэротическими фантазиями. Не спорю, все эти грани вполне могут сочетаться в одном человеке, но как-то сообщаясь одна с другой, а не выходя на сцену безо всякой связи, будто Алексей Руско — пациент с психозом по диссоциативному типу (множественная личность). А если даже и так, то подобное расстройство тоже неплохо бы как-то убедительно передать. <…>
С первых строк книга производит удручающее впечатление просто на уровне текста: он “не дышит”, нет в нем того воздуха между словами, который важнее самих слов. А ведь подступаясь к подобному сюжету, автору стоит не просто продумать его до деталей, но и поймать то дерзостное визионерское волшебство, которое присутствует, например, в жутком, но необыкновенно впечатляющем блокадном романе Андрея Тургенева (Вячеслава Курицына) “Спать и верить” десятилетней давности или же в небольшой повести “Любовь и доблесть Иоахима Тишбейна” ныне покойного Андрея Ефремова, действие которой происходит в Ленинграде, давно и прочно свыкшемся с немецкой оккупацией — удивительным образом даже не придуманном, а увиденном.
А тут у коренной, насколько понимаю, писательницы-ленинградки получился совершенно картонный город — будто гитлеровцы, как и собирались, стерли его с лица земли и потом зачем-то отстроили заново, но не на Оби, как советские, а на том же самом месте. И Преображенский собор, где у Чижовой служат святому фюреру (!), про который каждый, кто бывал там во время службы, помнит что он — высок и светел, у писательницы “душный и полутемный”. И даже коньяк в бокале “темнеет, как расплавленная ртуть”, агрегатное состояние которой в обычных условиях как раз жидкое, — зачем ее плавить? А твердую ртуть именно в Петербурге впервые получили Ломоносов и Браун, заморозив ее до минус 39 по Цельсию… Да и где вы видели “темнеющую” ртуть, которая блестит радужно-металлически, что знает даже не каждый ленинградец, а просто каждый, кто совал под мышку старый градусник».
То же разочарование сквозит и в рецензии Владимира Панкратова «Легенда о дикой стране» («ПРОчтение»): «Общественно-полезная цель “Китаиста” не оправдывает тех тривиальных, слабых средств, с помощью которых он сделан. Книга использована как место для сатиры и критики, как инструмент для передачи авторских суждений, но вряд ли эта критика будет иметь силу, потому что дочитать саму книгу до конца оказывается очень сложно.
Череда сцен словно выстроена по образцовой инструкции для написания заметок: один абзац — одна идея. Каждая из них недвусмысленно намекает на те или иные реальные явления, видимо, успешно выполняя авторскую задачу, но при этом оказывается слабо связанной со сценами предыдущей и последующей. Герой перемещается из одной в другую, будто проходя через бутафорские двери: не меняясь ни внешне, ни внутренне. Ему скучно, он бродит по городу и знакомится со случайными людьми, слоняется по квартире и смотрит вместе с сестрой сериал, гуляет и беседует со своим новым странноватым другом Иоганном…
Рассуждают они только о политике, о режиме, об истории, в них почти невозможно разглядеть живых, дышащих людей. И так со всеми: граждане оккупированной России разговаривают как один, в любом из них легко угадывается архетип, и поэтому их как-то не получается ни жалеть, ни порицать. Можно, конечно, представить, что в вымышленной стране люди совсем одичали, но есть ли толк в том, чтобы выносить обществу строгий приговор, отказываясь увидеть в нем хоть какие-то ростки благоразумия? Здесь нет положительных героев: что Руско, что те, кого он на своем пути встречает, одинаково ушиблены системой».
Обозревателя Юрия Баранова, автора рецензии «Симметрия антипатии» («Литературная газета»), сильнее всего беспокоит идеологическая составляющая книги Чижовой (орфография оригинала сохранена): «В общем-то никакой фантастической придумки, свойственной настоящим антиутопиям типа оруэлловского “1984-й”, в “Китаисте” нет. В чижовском “СССР” явственно проглядывает карикатурное изображение позднего Советского Союза с его дефицитом потребительских товаров, жаждой заграничных шмоток и генсеками-старцами. Всё это не раз писано и читано. А в чижовской “России” сатирически изображена нынешняя реальная Россия с полублатным жаргоном её телевидения, одичанием и нравственным упадком, тоже тысячекратно высмеянным и заклеймённым. Автор рисует перспективу для своих придуманных государств — объединиться, вернее даже — слиться. Если выразиться иначе — русские, они и есть русские. Антипатичные люди, хоть под красным флагом, хоть под флагом со свастикой.
Большое место в повествовании занимают отсылки к временам Великой Отечественной войны. Это сложное, трагическое время Чижова представляет состоящим из одних ужасов и мерзостей и безбожно врёт при этом. Так, она сообщает читателю, что жители Донбасса благожелательно встретили немецких оккупантов и что вообще сопротивление врагам оказывали только неславянские народы СССР. Она, видимо, полагает, что молодому поколению читателей незачем знать о белорусских, русских и украинских партизанах. Что ей прославленная “Молодая гвардия”, что ей Сидор Ковпак, что ей Константин Заслонов, что ей людиновские подпольщики! Врёт и о том, что во время войны сотрудничали гитлеровское гестапо и советский НКВД. Теперь же формально враждебные спецслужбы готовы объединиться в одном государстве».
Но самое сенсационное высказывание о книге Чижовой принадлежит петербургскому писателю Вячеславу Рыбакову, см. статью «Крупная капля измельчавшего океана» (сайт «Русская iдея»):
«Чудны дела твои, Господи…
Про меня написали целый роман.
Так и называется: “Китаист”. Издательство АСТ, редакция Елены Шубиной. Объём — аж шестьсот с лишним страниц. Тираж — аж 8000 экз. Вышел в 2017 году. Автор — Елена Чижова.
Лестно — до невозможности.
<…>
Если кому-либо не верится, что образ главного персонажа “Китаиста” навеян нашей встречей с автором романа, прошу на с. 22. Китаист непозволительно моложав, соседка по вагону вообще принимает его за студента. Читаем: “К этому он давно привык. Люди, с которыми он знакомится, вечно приуменьшают его настоящий возраст”.
Кто меня знает, тому уже всё ясно. Кто просто посмотрел запись наших выступлений, тем открою страшную тайну: я на три с лишним года старше Чижовой».
Однако большую часть своей статьи Вячеслав Рыбаков, профессиональный синолог, доктор исторических наук, посвящает разбору трактовок «Книги перемен», данных в «Китаисте», выскивает неточности и откровенную отсебятину — пожалуй, это самое занимательное:
«“Китаист”, с. 192.: “Выпала редкая гексаграмма. № 50. Ключевые слова: устойчивость позиций, жертвенник, священное место”.
Щуцкий.
С. 244. “№ 50. Дин. Жертвенник. Изначальное свершение. Счастье”.
С. 414. “…Образу динамичной смены противопоставляется здесь нечто статичное. Треножный жертвенник — вот образ данной ситуации. Его три ноги гарантируют устойчивость… Жертвенник появляется как орудие переплавки, как тот тигель, в котором плавится металл. Образно это выражено в том, что внизу мы имеем триграмму Сюнь, которая символизирует дерево, понимаемое как топливо, а наверху мы имеем триграмму Ли, которая обозначает огонь, возникающий из этого топлива. Здесь показано действие огня на подогреваемый им тигель, и внутри тигля в расплавленном металле проявляется действие огня как жар. В этой переплавке намечаются дальнейшие и новые пути развития всех ситуаций.
Жертвенник.
Изначальное счастье.
Свершение”.
Сравнили?
В данном случае в “Китаисте” две трети того, что автор назвала ключевыми словами — отсебятина. Но вряд ли Елена Семёновна не сумела правильно списать. Я не хочу и не смею оскорблять подобным подозрением эту интеллигентнейшую женщину. Просто ей по сюжету понадобилось — и она без зазрения совести подменила китайский текст своим. После придуманного ею “священного места” одна их героинь романа спрашивает главного героя: “Кирха, что ли?” Чижова лучше древних китайцев знает, что значит пятидесятая гексаграмма».