Джордж Сондерс. Линкольн в бардо
М.: Эксмо, 2018
В обзоре «Новые переводные книги — сплошные шедевры!» («БайкалИНФОРМ») Владислав Толстов, автор постоянной колонки «Читатель Толстов», оценивает книгу с подчеркнуто-читательской позиции: «Как пишут критики, роман “Линкольн в бардо” написан в стилистике так называемого трансреализма, когда писатель средствами письменной речи создает “эффект присутствия”: картинку, объем, все нюансы происходящего, только ссылок на ютубовские ролики не хватает. Считается, что именно в этом Сондерс преуспел, взяв реальный случай из жизни американского президента Линкольна, и превратив его в такое атмосферное повествование. Где вымышленные детали смонтированы с отрывками, цитатами из реальных документов, газетных статей, мемуарных свидетельств, полицейских протоколов — в общем, реальность накладывается на вымысел, взаимно с ней переплетается, мертвые начинают вступать в диалог с живыми, неупокоенные души на вашингтонском кладбище продолжают активно обсуждать события своей недавней жизни (очень сильно перекликается с последним романом Фэнни Флэгг “О чем весь город говорит», но это случайное совпадение, полагаю)».
Лиза Биргер в рецензии «Хор мертвецов» («КоммерсантЪ») рассказывает, что же происходит на страницах этой книги: «Линкольн из заглавия не президент Соединенных Штатов, а его любимый младший сын Вилли. В 1862 году, в разгар Гражданской войны, президент Линкольн решает поднять дух нации, устроив прием в Белом доме — в это время в комнатах наверху Вилли умирает от брюшного тифа. На следующий день Вилли умрет, отправится на кладбище и попадет в Бардо. Это взятое из буддизма слово означает место, куда человек попадает сразу после смерти. <...> У Сондерса Бардо — это кладбище, где мертвые никак не могут понять, что мертвы, даже когда им говорят об этом ангелы. Мертвецы непрестанно и хором болтают, каждый рассказывает свою историю, не понимая финала, и один из них — мальчик Вилли. История Линкольна-старшего тоже рассказана хором: нарезкой из записок и воспоминаний современников, как вымышленных, так и реальных. Две параллельные истории — одна нарочито потусторонняя, другая нарочито документальная — двигаются к единому, весьма сентиментальному финалу. Хитроумная конструкция, хор голосов, нарезка документа с вымыслом и все остальное в этом романе используются, чтобы рассказать классическую по сути своей историю — историю о горе».
Наталья Ломыкина в обзоре «20 главных книг 2018 года» («Forbes») поясняет, откуда взялось название этого романа: «Собственно, бардо (буквально — “между двумя”) в буддизме и означает то самое промежуточное состояние между тем миром и этим. Жалобы, крики, причитания и стоны окружающих Вилли душ Сондерс чередует с коллажем из исторических документов и книг, придуманных и реальных, так что жизнь мальчика показана на фоне политических событий того времени. Настоящим, без дураков, художественным романом всю эту постмодернистскую нарезку делает пожилой техасец, удивительный стилист, мастер метких афористичных высказываний, точных наблюдений и емких выводов».
Татьяна Сохарева в статье «“Линкольн” въехал в Букер» («Газета.ru») говорит о новаторской композиции романа: «Свое подвижное и хаотично фрагментированное повествование Сондерс строит из обрывков их историй и документов, вторгающихся в текст из прошлых жизней его крайне неустойчивых и практически растерявших индивидуальные черты героев: дневников, писем, газетных вырезок и счетов. По мысли Сондерса, какофония, что окружает Вилли, отображает магистральные для тибетского учения понятия — поток сознания и созерцание элементов, образующих то, что мы называем “личностью”. Однако в то же время история каждого прорывающегося сквозь эту пелену голоса глубоко индивидуальна.
Сондерсу удалось расширить границы романа, выросшего из истории очень личной семейной катастрофы, до общечеловеческого (и даже отчасти надмирного) масштаба, а также в какой-то мере переизобрести сто лет как всем надоевший постмодернизм».
Валерия Петухова в рецензии «Добро пожаловать в лимб» («ПРОчтение») говорит об однообразии и необязательности части монологов, из которых составлен этот роман: «Повествование в “Линкольне из бардо” ведется сразу от нескольких лиц. Половина романа и вовсе представляет собой выдержки из исторических документов, газет и книг XIX века. Все эти цитаты и выдержки даются хаотично, без четкой последовательности, что создает ощущение гомона толпы. Возможно, это сделано как раз для того, чтобы очеловечить потусторонний мир: души здесь имеют совершенно привычные нам, живым, пороки, например — желание высказать свое мнение, перекричать других, заявив о себе.
Вопрос здесь не столько в качестве исполнения (а оно на высоте), а в том, зачем этот прием вообще был нужен. Как правило, многоголосие вводится для того, чтобы представить несколько точек зрения на одно и то же событие либо других персонажей. Здесь же подобная полифония не оправдывается ни первым, ни вторым вариантом. Она имеет направленность на внешнюю сторону вещей и голую фактологию. Так, несколько газетных вырезок рассказывают нам о том, как именно проходил бал в доме Авраама Линкольна. Однако точки зрения многих героев абсолютно идентичны, смена персонажей и новые высказывания практически не несут дополнительной информации и не раскрывают сюжет. <...>
Тем не менее, несмотря на все недостатки, “Линкольн в бардо” вполне себе занятное чтение, которое отлично подойдет для тех, кто хочет быть в курсе современных литературных процессов, или тех, кто устал от сентиментальных романов или хочет поразмыслить о бренности всего сущего и в особенности человека».
В обзоре «Новые зарубежные книги: апрель» («Горький») Лиза Биргер рассказывает, почему этот роман — не самое легкое чтение: «Джордж Сондерс — большой американский мастер короткого рассказа, на русский язык его гротескные мрачноватые тексты переводились очень ознакомительно, так что в Америке более-менее представляли, что от него ждать, а для нас, конечно, вся эта постмодернистская фантасмагория довольно внове. Судя по немногим неуверенным отзывам на “Линкольна в Бардо”, этот роман в России мало кого сумел убедить. Читать его сложно. Не в последнюю очередь из-за перевода: он добротный, придраться не к чему, но не может передать всех стилистических тонкостей оригинала — особенно там, где Сондерс изображает просторечие, его стилизация в переводе выглядит как сатира. И тон сбивается: когда у тебя сотни голосов, очень важно, чтобы все они, каждый на свой лад, прозвучали. Тем более что сбивчивую, распадающуюся вместе с телами речь призраков на кладбище Сондерс перемежает цитатами из книг, в большинстве реальными, иногда столь же выдуманными свидетельствами современников. <...>
Рассказ, на самом деле, только о смерти. Бардо из названия романа — серая зона из буддийской книги “Бардо Тодол”, “Тибетской книги мертвых”, которую буддисты читают умершим, веря, что это поможет им найти дорогу в потустороннем мире. Это своего рода путеводитель; считается, что если человек отвлечется от процесса, то может так никогда и не найти дорогу к перерождению. Сондерс, конечно, одним буддизмом не ограничился: его потусторонний мир страшен и тревожен, и в нем намешаны какие-то ангелы, демоны и явления световещества. Но в конечном счете пишет именно об этом, его манит именно чудовищная тайна того, что после жизни, именно невозможность ее разгадать. И этот смертный хор у него как раз предельно убедителен».
Людмила Прохорова в рецензии «Добро пожаловать в бардо» («Год литературы») сопоставляет роман Сондерса с фильмами Тима Бертона и ни много ни мало «Божественной комедией»: «При всей своей внутренней серьезности и нарочитой формальной изощренности “Линкольн в бардо” напоминает… фильмы Тима Бертона — эдакий макабрический сказочный аттракцион. Не страшный, моментами смешной, печальный, атмосферный и странный. Повествование погружается в читателя, как души из романа Сондерса в тело Авраама Линкольна — что-то шепчут, побуждают, пытаются заставить почувствовать их. Только вот президент Линкольн не слышит их, а они, наоборот, “слышат” его. Также и читатель, напичканный под завязку многоголосием персонажей (из которых сам Уилли Линкольн за всю книгу от силы высказывается лишь несколько раз, зато по делу), никак не меняется от происходящего (или не замечает, как меняется). Но сам наделяет книгу Сондерса теми смыслами или бессмысленностью, которыми хочет. Ведь впечатляющий дантовский ад со всеми его страстями и четким распределением наказаний за разные виды прегрешений уже существует. Пускай же будет и нечеткое, иллюзорное и в чем-то наивное сондеровское бардо. В котором у души все еще есть, пусть и единственный, но выбор — уйти или остаться».
Данил Леховицер в материале «Стоит ли читать “Линкольна в бардо” Джорджа Сондерса?» («Афиша-Daily») обращается к другим, более современным литературным аналогам: «Строго говоря, “Линкольн” — это такой монстр Франкенштейна, сшитый из постмодерна, буддийского миросозерцания и штампов готического романа. Вот ниточка, ведущая к Бардо Тхедол, вот лоскуток черных юмористов, вот обрывки кладбищенских поэтов. И вместе с тем “Линкольн” — вполне самостоятельное произведение. Опять же, с одной стороны, где-то мы все это видели, с другой, проза Сондерса — это литературная среда, плотная, свежая, со странным мистическим очарованием. Во всяком случае, читая книгу, мы с изумлением видим, как истощенный труп постмодернизма вновь наливается кровью. <...>
Писатель сплавляет подлинные данные о том злополучном вечере с придуманными (их, по оценке самого Сондерса, 85%). Он обыгрывает уже привычный постулат о субъективности и рыхлости истины; по сути же, выходит вариант байки о том, как рассказать трем мужикам историю и в итоге получить три отличающихся вариации. Так, красноватая луна в одних рассказах становится бледным полумесяцем в других, а цвет глаз президента варьируется от карего до серо-зеленого. Аналогичной стратегии придерживаются десятки романов от мала до велика вроде “Его кровавого проекта” Грэма Макрея Барнета или же “Дома листьев” Марка З. Данилевского».
Галина Юзефович в обзоре «Достойно переведенный на русский Стивен Кинг. И сын Линкольна после смерти» («Медуза») рассуждает о том, насколько книга лауреата Букера вписывается в современный литературный контекст: «Роман Сондерса продолжает поэтическую американскую традицию не только содержательно, но и формально. В книге нет собственно авторского текста, все повествование собрано из обрывков речи мертвецов и псевдодокументальных свидетельств, написанных от лица живых. Полифоничный и обманчиво нестройный “Линкольн в бардо” поначалу воспринимается как равномерный утомительный гул, вызывающий желание заткнуть уши, однако если перетерпеть пару десятков страниц, понемногу в этом хаосе звуков проявится структура и завораживающий ритм, из тьмы проступят призрачные контуры незримого мира, а общий хор разделится на отдельные яркие и чистые голоса. В сущности, книга Сондерса — это поэма (чтоб не сказать оратория), написанная свободным стихом, и рассказывающая обо всех бедах Америки. Кровь, льющаяся на полях гражданской войны, мешается с кровью замученных рабов (даже мертвые, они не смеют приблизиться к своим бывшим господам), страдания угнетенных женщин переплетаются со страданиями подавляемых сексуальных меньшинств, и сквозь всю эту глобальную драму красной ниточкой тянется история сильного мужчины, потерявшего свое дитя.
Пожалуй, единственное, что несколько сбивает с толку в случае с романом “Линкольном в бардо”, — это присуждение ему Букеровской премии. На протяжении многих лет — собственно, до 2012 года, когда премию решили вручать в том числе американцам, — британский Букер оставался премией по-хорошему предсказуемой. По большей части ее получали традиционные романы, обладающие приятным свойством универсальности, то есть понятные читателю из любой страны без специального комментария. Ни одна из этих характеристик не применима к роману Джорджа Сондерса — специфически американскому по духу и проблематике и радикально модернистскому по форме. Словом, в данном случае не стоит полагаться на стикер “Лауреат Букеровской премии” на обложке — это очень любопытная, очень поэтичная и мало на что похожая книга. Но совершенно точно не то, чего мы привыкли ждать от классического букеровского романа».
И, наконец, Константин Мильчин в статье «Линкольн в лимбе: за что Джордж Сондерс получил Букеровскую премию» («ТАСС») оценивает общий вклад Джорджа Сондерса в современную литературу: «Вместе с сыном в бардо попадает сам президент Линкольн и все читатели. Эффект непонятности, незавершенности, промежуточности, межмирья достигается Сондерсом с помощью полифонии: рассказчик то один, то их множество.
Промежуточным оказывается и сам жанр. Это вроде бы историческое повествование о реально имевшей место истории. Был и Линкольн, был и сын; ребенок действительно умер. Но где американская Гражданская война и где буддистские представления о жизни и смерти.
Вполне резонно предположить, что Сондерс возрождает постмодернистский исторический роман, о смерти которого вроде как принято говорить. Он достает его из “бардо”, показывая, что можно совмещать историю и религиозно-философские воззрения другой культуры.
Культура и литература всегда занимаются тем, что определяют границы допустимого с человеческой и жанровой точки зрения. “А что, так тоже можно? ” Да, можно. Сондерс показывает, “как можно” писать про неоспоримых героев по-новому, так, чтобы не скатиться в панегирик и не заниматься свержением авторитетов».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Олег Зоберн, «Автобиография Иисуса Христа»
• Евгений Эдин, «Дом, в котором могут жить лошади»
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»