Денис Горелов. Родина слоников
М.: Флюид ФриФлай, 2018
Владислав Толстов в обзоре «Русское: мои любимые писатели написали новые книги!» («БайкалИНФОРМ») эмоционально агитирует немедленно читать «Родину слоников», не тратя время на подбор аргументов: «Я считаю необходимым сделать признание: эту книгу я ждал примерно с 1992 года — с того самого момента, как в журнале, кажется, “Столица” прочел первую заметку Дениса Горелова. И с тех пор собирал все написанные им тексты — и особенно, конечно, его кинорецензии. Горелов — он, натурально, гений. Когда он пишет о каком-то фильме, он не рассказывает собственно о кино. Он говорит о времени, об атмосфере эпохи, о каких-то мелочах, которые в ретроспективе оказываются куда более важными, нежели собственно обозреваемый фильм. Я полагаю, что каждый, кто не читал Дениса Горелова и не знает, что в России живет чувак, выдающий запредельно крутые тексты, просто обязан прочесть его книгу — тем более это история отечественного кино, составленная из гореловских рецензий. Я невероятно, невероятно, трижды невероятно рад тому, что у нас, у всех читателей доброй воли, теперь есть возможность поставить на полку книгу Дениса Горелова, и спасибо за это, конечно, Вадиму Левенталю и его книжной серии “Полка Вадима Левенталя”. Вот просто “эмоции радости переполняют меня”, как у нас тут написала одна коллега. Грянем громкое ура и побежим в магазин за книгой».
Вера Котенко в рецензии «Кино страны, которой нет» («ПРОчтение») подчеркивает уникальность Дениса Горелова как киноведа: «В России же аналогов Горелову нет — киноманы обычно выносят его за скобки в фанатских баталиях касательно очередного рейтинга очередных киноведов. Не вписывается, выделяется, отличается, графоман, гений, скандалист — это все о нем, внезапно вернувшемся после довольно долгого молчания. Он опять говорит о кино — уже не со страниц Empire, “Сеанса” или “Афиши”, а в книге, где помещены его лучшие работы. Впрочем, это не только сборник удачных эссе — это было бы слишком просто, — “Родина слоников” на поверку оказывается настоящим справочником о советской массовой культуре, поданной через призму кинематографа. Главный герой здесь при этом не только само кино — но все больше зритель, несколько его поколений, таких знакомых и родных. <...> Главы мелькают, как кинопленка, двадцать пятым кадром отмечая временные отрезки — перед новой эпохой Горелов делает отсечку, разминает пальцы и продолжает свой эпохальный киномарафон. Летят года — меняется и само кино, одни лозунги сменяются другими, картины о народных подвигах, после которых вновь продолжается бой, покрываются пылью на полках, на смену им приходят экранизации легкомысленных оперетт и фантастическо-романтических сюжетов, немыслимых тогда, недооцененных и теперь. Потом — бандиты и милиция, герои и злодеи, девять граммов в сердце, легендарные одинаковые спальные районы с типовой мебелью, песни под гитару и чисто наше, русское, душевное застолье. Порой кино возносится зрителем до немыслимых высот — что поделать, народная любовь не знает преград...»
Алексей Колобродов в обзоре «Нон-фикшн: имперское кино и первый панк Европы» (сайт «Рен-TV») отдельно отмечает неангажированность автора: «Горелов начинал печататься в ранних 90-х, по широкому медиаспектру, от “Столицы” до “Известий”, работал сценаристом в знаменитых программах гусинского НТВ — “Куклы” и “Намедни”. При этом всегда умел оставаться вне групп и тусовок, а в качестве арбитра и ментора вкуса тоже не сумел (или не захотел) состояться, хотя, казалось, всё у него для этого наличествовало. Видимо, помешала остро выраженная творческая индивидуальность и то самое нежелание бегать в стайке. Однако искрометный стиль Горелова — залихватский и в то же время ювелирно точный, то скрупулезный по-бухгалтерски, то по-разбойничьи хлесткий — оказал несомненное влияние на целые поколения пишущих, от прозаиков первого ряда до десятков ангажированных колумнистов. Рискну предположить, он многих научил работе с современным, отягощенным историей и бытом, русским словом. При этом оставался сапожником без сапог, без пяти минут культовым автором, но без книг. <...>
Перед нами — мини-энциклопедия жизни в СССР, взятая на кинопробу в разных временах и социальных стратах и вдребезги разбивающая миф о тоталитарности и монолитности того строя и той страны. Соответственно, Горелов — никакой не кинокритик, а тонкий, умный и почти беспристрастный очеркист нравов, коллекционер социальных диагнозов. Профессия редкая, и замечательно, что ее результаты теперь подобраны и упакованы должным образом».
Асса Новикова в рецензии «“Родина слоников”: Денискины рассказы» («Сеанс») пишет прежде всего о литературных, художественных достоинствах книги: «Тексты Горелова — немножко уходящая натура, так сейчас уже не пишут. <...> Тексты эти — в первую голову пример отличной русской прозы. Помните мандельштамовское: “В этой вещи я очень скромными средствами, при помощи буквы "ща" и еще кое-чего сделал материально кусок золота”? Примерно вот так трудится и Горелов. Даже самый, на первый взгляд, непритязательный фильм обретает прибавочную стоимость. <...>
Жанр книги точнее всего было бы определить как “путеводитель”. И в лучшие свои моменты она напоминает то ли “Культуру два” Владимира Паперного, то ли “60-е. Мир советского человека” Вайля и Гениса. В несколько строк здесь умещается дух послевоенной страны <...>
Кажущаяся фамильярность — от нежности: “Не в стройбате, бакланы, в строительных войсках!”, “Не парьтесь, буржуины, богатыри не вы”. Той нежности, которая не всегда была очевидна людям, оставлявшим наивные комментарии под колонками Горелова на сайте “Комсомольской правды”. Тексты Горелова — поэзия абсолютного толка, по страшной стремительной концентрации смыслов. Здесь на одной странице впроброс, но не впросак: про Бергмана и про нуар, про французский “поляр”, про мультфильм “Ореховый прутик” и книги Эно Рауда и Хельо Мянда».
Константин Мильчин в рецензии «Чудеса дрессуры» («Известия») говорит о «Родине слоников» как о своеобразном учебнике истории: «“Плохое кино куда характерней хорошего” — пишет в самом начале книги ее автор кинокритик, вернее, киноисторик, вернее, киноосмыслитель Денис Горелов. Для кого-то плохое, ну хорошо, “среднепроходное”, как пишет Горелов, это возможность отключить мозг и отдохнуть. Для Горелова плохое кино — это способ рассказать об ушедшей эпохе. <...>
Это история кино, и история страны под одной обложкой. Причем не история съездов, пленумов и военных побед. В чем-то “История слоников” сродни проекту “Намедни” Леонида Парфенова, только здесь отправной точкой и финишным пунктом становится кино.
Идеи и взгляды Горелова не вписываются ни в одну из готовых концепций и схем. У него советская эпоха не золотой век и не рай на земле, но и не ад, он не описывает чернуху, но и никем, кроме отдельных режиссеров, не восторгается. У нас была эпоха. Иногда такая, а иногда такая. Вот теперь и живите с этим. И кино смотрите. Возможно, это самый здравый подход».
И только Игорь Гулин в рецензии «Раздражение следует» («КоммерсантЪ») допускает, что чрезмерная бойкость автора может кого-то раздражать: «Гореловское письмо раздражает, причем вещами вроде бы несовместимыми: оно сочетает настойчивый цинизм и приторную восторженность, снобизм и популизм, площадное хохмачество и подмигивания избранным, “своим». Это раздражение — продуманная, отработанная авторская техника. Оно отнимает у читателя контроль, ослабляет бдительность, заставляет отдаться. От шокирующей поверхностности суждений текст бросает к поразительной остроте, обдумать которую читатель не успевает, настигнутый следующим виражом.
Гореловская манера идеально соответствует его объектам — аляповатым, вызывающим усмешку фильмам, таящим в себе неожиданные глубины и скрытую мощь. Поэтому самые интимные его тексты посвящены определенного рода художникам — визионерам, творившим на грани и за гранью китча,— Никите Михалкову, Сергею Соловьеву. Широкий жест, удаль, пьяный нырок понимаются в такой системе как единственно действенный способ ухватить правду о русской жизни (а именно это — главный гореловский интерес, его подлинная амбиция).
Как ни странно, это работает. В попытке рассказать, чем был поздний Советский Союз, выболтать у исчезнувшей страны немного ее секретов, эта неряшливая, претенциозная, переполненная грошовыми спецэффектами книга делает больше, чем все романы и большая часть монографий последних десятилетий. В текстах Горелова нет того качества, что дает состояться и вымыслу, и исследованию,— аналитической дистанции. Но нет и дистанции эмоциональной — ни ностальгии, ни упрека. Вместо них — нежность и злость, возможные только в максимальной близости к эпохе, пристрастной речи из самого ее сердца. Оттого “Родина слоников” вызывает восторг и ощущение тряски, как от путешествия во времени».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Стивен Кинг, Ричард Чизмар, «Гвенди и ее шкатулка»
• Хлоя Бенджамин, «Бессмертники»
• Александр Архангельский, «Бюро проверки»
• Стивен Фрай, «Миф. Греческие мифы в пересказе»
• Рута Ванагайте, Эфраим Зурофф, «Свои»
• Джордж Сондерс, «Линкольн в бардо»
• Олег Зоберн, «Автобиография Иисуса Христа»
• Евгений Эдин, «Дом, в котором могут жить лошади»
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»