Дарья Бобылёва. Вьюрки
М.: АСТ, 2019
Владимир Панкратов в обзоре «Кошки по воздуху летают» («Горький») рассказывает, из каких составляющих складывается фабула романа: «Сначала книга напоминает детектив — однако автор слишком быстро, задолго до сцены-которая-всё-объясняет, выдает, что мы имеем дело с какими-то чудищами (“круглая кожаная башка без намека на тело”), беспрестанно нападающими на героев. Потом текст начинает смахивать на хоррор — но все здешние герои столь же комичны, сколь страшны жрущие их существа. Затем приходит мысль о черной комедии про нечистую силу, которая пришла в русское село, где “и не такое видали”: в самом деле, пугающие события хоть и держат местных жителей на нервах, но не толкают их на то, чтобы хоть как-то все это остановить. И хотя иногда кажется, что вкус автору изменяет, в целом выходят довольно забавные приключения тех, кто к этим приключениям совсем не готов: “Я неудачник, — подтвердил Никита. — Даже хуже — я дачник”.
Если совместить все три направления, получается хороший образец экшн-хоррор-боевика с обязательной любовной линией, из которого может получиться стоящая экранизация. Интересно, что Бобылева не избегает тех сцен, которые в тексте должны быть самыми сложными, — там, где чудища вылезают из-за условных укрытий и нападают на людей; это все равно что словами описать сцену с дракой на несущемся поезде. Примерно вся первая половина романа из подобных сцен и состоит; затем мы наконец узнаем, откуда все эти твари взялись, но от этого легче не становится — к тому моменту жители поселка уже настолько помешаны, что готовы сами поубивать друг друга. <...>
В целом у автора получилось сыграть на совмещении двух пластов, которые вроде бы и так всегда рядом; страшные байки про леших и домовых органично вписываются в эстетику дачного существования. Жизнь на даче — она всегда временная или вообще безвременная, далекая от цивилизации и актуальной повестки. Дача — провал во времени и географии, пространство неподвижности. Близость с природой пробуждает у русского человека тягу к крайностям: восхититься необъятными красотами — и утопиться в манящей реке. Собственно, дача и без русалок всяких — черная дыра. Так что конструктор лежал у всех на виду, оставалось только собрать. У Дарьи Бобылевой довольно хорошо получилось».
Станислав Секретов в обзоре «Последнее лето» («It Book») находит в романе черты подростковой прозы: «У Дарьи Бобылевой последнее лето переживает садоводческое товарищество “Вьюрки” — отдыхающие здесь дачники — и богачи, и бедняки, и трезвенники, и алкоголики, и лидеры, и безумцы — внезапно становятся невыездными. Автор плетет мистические сети, отбирая у героев свободу с помощью фантастики — садоводов-товарищей будто накрывает невидимый купол, выбраться за пределы которого невозможно. Захочешь прорваться — либо сгинешь без следа, либо вернешься назад совсем другим человеком, “подменышем”. Поразительно: персонажи Богатыревой вольны ехать куда угодно и при этом постоянно говорят о свободе и несвободе — у героев Бобылевой свободу отобрали, но в разговорах вьюрковцев о ней практически ни слова! Все мысли дачников сосредоточены на странностях, творящихся в их товариществе. Можно было бы вспомнить западный кинематограф — скажем, фильм “Шоу Трумана” или сериал “Купол”, однако в бобылевских странностях никакой американщины — сплошная гоголевская чертовщинка, замешанная на русском фольклоре. Бал правят лешие, русалки и прочая нечисть. На деле вся мистика — лишь гиперболизированные человеческие страхи и комплексы. Допустим, бытовая ссора соседок-старушек из-за метра земли на границе их участков перерастает в фантастическую “войну котов и помидоров” только с ростом обоюдной злобы. Агрессия стихает — сходит на нет и фантастика. Вообще, Бобылева из главы в главу смешивает странное с бытовым: фантастика фантастикой, но за огородом надо ухаживать ежедневно, да и обед должен быть по расписанию. Непонятное, как и в романе Богатыревой, разбивается, наталкиваясь на понятное. Источник мистических ночных приключений пятнадцатилетней Юки окажется вполне прозаичен — городская девочка-подросток Юля, заигравшись в эзотерику и придумав себе новое имя, ничего толком не знала о своем роде. Поинтересовалась бы раньше семейными легендами — глядишь, и обошлось бы без надуманных ведьминских причуд.
В персонажах Дарьи Бобылевой с лихвой подросткового: героям хочется, чтобы кто-то пришел и все рассказал, доходчиво объяснил, как жить дальше. При этом ни один проводник в новую жизнь безоговорочного доверия не вызывает. За Кэпа в “Формуле свободы” никто сразу не заступится, Катю во “Вьюрках” и вовсе большинство назовет оборотнем. Неудивительно, что мотив свободы в итоге становится синонимичен мотиву эскапизма: чтобы освободиться, надо сбежать. А где побег, там и вопрос возвращения».
Вера Сердечная в рецензии «Выживание дачников как вида» («Ex Libris НГ») рассуждает о замкнутости вселенной «Вьюрков»: «Есть у этого герметичного мира, как ни странно, и черты утопии. Этакий перелицованный райский сад, где собирают третий урожай клубники и постепенно отмирает денежное обращение... Вариант мирного объединения под нечеловеческим началом жарким соблазном мелькнет над Вьюрками, — чтобы, к счастью, не сбыться.
Деликатно, ненавязчиво, развлекая и немножко пугая читателя, Дарья Бобылева рассказывает нам самим, предвзятым и нетерпимым постсоветским людям, о Других. Пришлые существа — не что иное, как вариант “не таких, как мы”; это приезжие, это гастарбайтеры, это слишком богатые или слишком бедные рядом с нами, это люди с особенностями развития, наконец. И пока мы демонизируем Другого, он по-своему изучает нас. И, как правило, приходит к не лучшим выводам — как и ужасающая горящая Полудница, вдруг говорящая о дачниках: “С такими не уживешься. Страшные они”.
Тщательно нагнетая обстановку, накладывая мрачные готические мазки в разной технике, автор, покрутив-покрутив нас, как леший, все-таки отпускает на верную дорогу — к неожиданному и неполному, но тем более дорогому хеппи-энду: к выживанию дачников как вида. У всего есть свои причины, и оказывается, что со всей нечистью — или почти со всей — можно справиться. Как в сказке, здесь для каждого “пришлого” есть свое средство. И я, например, после этого романа перестала бояться игоши — жуткого образа, намертво впечатавшегося в детское воображение из какой-то книги».
Анна Жучкова в «Обзоре журнальной прозы от 28.12.17» («Лиterraтура») отмечает новаторство автора: «“Вьюрки” Дарьи Бобылёвой — новый для отечественной литературы тип повествования, которое не структурирует мир в соответствии с личностной парадигмой автора и не деструктурирует его в рамках той же парадигмы, но с противоположным знаком (В. Пелевин, В. Сорокин). Дарья Бобылёва рисует мир нечеловеческий, не поддающийся привычной логике и при этом обладающий зарядом той витальной и творческой энергии, которой так не хватало в последние годы. Это природная, стихийная и магическая мощь славянского фольклора, воплощаемая доподлинно, здесь и сейчас, в отличие от романа-фэнтези, уводящего в иномирье. Древняя сказка, совмещённая с обжитой повседневностью и помноженная на зелёный, пахучий, дремучий зов природы — вот что составляет материю прозы Дарьи Бобылёвой. При этом нечистая сила в романе проявляет лицо современности в духе Булгакова и Гоголя, предупреждая об ответственности человека за свою жизнь.
Природная сила, называемая нечистью или матерью-землей, безусловно, существует, и, похоже, наш сегодняшний образ жизни порядком её раздражает. И если мы не научимся слышать её и понимать, то катастрофа, подобная той, что разразилась во “Вьюрках” (когда мир “соседей” заменил мир людей, перевоплотившись в то темное, что было в них), — неизбежна».
В рецензии «Любовь и зяблики. Новая сказка о главном» («Волга») Анна Жучкова пишет говорит о многочисленных литературных отсылках: «Дарья Бобылёва часто использует реминисценции, акцентируя их выпуклость, но не ради холодноватого постмодернистского плезира, а в целях интериоризации художественной силы образов и воплощения их в новом эстетическом акте. Пришедший из леса Витек ест как желудочно неудовлетворенный кадавр Стругацких (“Понедельник начинается в субботу”) и тоскливо воет, как их же восставшие мертвецы (“Пикник на обочине”). Но процесс кормления кадавра доставляет явное удовольствие его жене, что, несомненно, добавляет новые смыслы, а вой пробуждает в людях не только “ужас равнодушного мирового хаоса», но и осознанность: “Он же самое противное вытаскивает... Вот я, например, бесплодная. Он меня про это думать заставляет, — торопливо проговорила Катя и выжидательно посмотрела на него. — А с тобой что? — А я алкаш”. Превращение Кожебаткина в мышь, конечно же, Кафка, но во “Вьюрках” и старые сюжеты становятся актуальными историями, и к прежним мифам легко прибавляются новые.
Такое живое, лишенное шаблонов, всеобъемлющее восприятие реальности не только позволяет увидеть мир по-новому, но и дает возможность заново выстроить отношения с ним. Второе послание мифа, рассказанного Дарьей Бобылёвой, заключается в умении принимать окружающее во всем многообразии и жить с миром в гармонии, то есть в с-мире-нии».
И наконец Галина Юзефович в обзоре «Что почитать на новогодних каникулах?» («Медуза») пишет о слиянии в романе Дарьи Бобылёвой двух реальностей: «Поначалу кажется, что во Вьюрках орудует распоясавшаяся лесная нежить, однако понемногу странные склонности и неожиданные умения обнаруживаются и у самих дачников, вступающих с этой нежитью и друг с другом в сложные альянсы и причудливое взаимодействие. Застывший летний воздух полнится колдовством, лес все ближе подступает к ограде, и, похоже, из всех местных жителей только странная девушка Катька, молчаливая и одинокая рыбачка, хотя бы примерно понимает, что происходит во Вьюрках и за чьи грехи расплачиваются его жители.
Относительно компактный (всего-то 400 с небольшим страниц) роман молодой москвички Дарьи Бобылевой вышел в успешной хоррор-серии “Самая страшная книга”, однако по-настоящему страшным его не назовешь — скорее уж дремотно-затягивающим, фольклорно-сказовым, баюкающе-напевным. Перенакладывая друг на друга две реальности — до мелочей узнаваемую реальность старого дачного поселка с его пыльным уютом и заросшими грядками с одной стороны, и реальность жутковатой народной сказки с другой, — Бобылева не столько пугает, сколько сдвигает привычную нам рамку восприятия, показывая насколько иррационален и непознаваем мир, который мы привыкли считать понятным и предсказуемым, и насколько иллюзорна и проницаема граница между светлой и темной его сторонами».
Ранее в рубрике «Спорная книга»:
• Евгений Водолазкин, «Брисбен»
• Вьет Тхань Нгуен, «Сочувствующий»
• Олег Радзинский, «Случайные жизни»
• Арундати Рой, «Министерство наивысшего счастья»
• Олег Лекманов, Михаил Свердлов, Илья Симановский, «Венедикт Ерофеев: посторонний»
• Саманта Швеблин, «Дистанция спасения»
• Селеста Инг, «И повсюду тлеют пожары»
• Владимир Сорокин, «Белый квадрат»
• Алиса Ганиева, «Оскорблённые чувства»
• Леонид Юзефович, «Маяк на Хийумаа»
• Юваль Ной Харари, «Homo Deus: Краткая история будущего»
• Станислав Дробышевский, «Байки из грота. 50 историй из жизни древних людей»
• Евгений Гришковец, «Театр отчаяния. Отчаянный театр»
• Евгения Некрасова, «Калечина-Малечина»
• Анна Немзер, «Раунд: Оптический роман»
• Григорий Служитель, «Дни Савелия»
• Ксения Букша, «Открывается внутрь»
• Денис Горелов, «Родина слоников»
• Стивен Кинг, Ричард Чизмар, «Гвенди и ее шкатулка»
• Хлоя Бенджамин, «Бессмертники»
• Александр Архангельский, «Бюро проверки»
• Стивен Фрай, «Миф. Греческие мифы в пересказе»
• Рута Ванагайте, Эфраим Зурофф, «Свои»
• Джордж Сондерс, «Линкольн в бардо»
• Олег Зоберн, «Автобиография Иисуса Христа»
• Евгений Эдин, «Дом, в котором могут жить лошади»
• Владимир Данихнов, «Тварь размером с колесо обозрения»
• Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс, «Страдающее Средневековье»
• Филип Пулман, «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»
• Наринэ Абгарян, «Дальше жить»
• Лора Томпсон, «Представьте 6 девочек»
• Инухико Ёмота, «Теория каваии»
• Июнь Ли, «Добрее одиночества»
• Алексей Иванов, «Тобол. Мало избранных»
• Ханья Янагихара, «Люди среди деревьев»
• Антон Долин, «Оттенки русского»
• Гарольд Блум, «Западный канон»
• Мария Степанова, «Памяти памяти»
• Джонатан Сафран Фоер, «Вот я»
• Сергей Шаргунов, «Валентин Катаев. Погоня за вечной весной»
• Александра Николаенко, «Убить Бобрыкина»
• Павел Басинский, «Посмотрите на меня»
• Андрей Геласимов, «Роза ветров»
• Михаил Зыгарь, «Империя должна умереть»
• Яна Вагнер, «Кто не спрятался»
• Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»
• Ольга Славникова, «Прыжок в длину»
• Тим Скоренко, «Изобретено в России»
• Сергей Кузнецов, «Учитель Дымов»
• Герман Кох, «Уважаемый господин М.»
• Антон Понизовский, «Принц инкогнито»
• Джонатан Коу, «Карлики смерти»
• Станислав Дробышевский, «Достающее звено»
• Джулиан Феллоуз, «Белгравия»
• Мария Галина, «Не оглядываясь»
• А. С. Байетт, «Чудеса и фантазии»
• Сборник «В Питере жить», составители Наталия Соколовская и Елена Шубина
• Хелен Макдональд, «Я» — значит «ястреб»
• Герман Садулаев, «Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях»
• Галина Юзефович. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана»
• Лев Данилкин. «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»
• Юрий Коваль, «Три повести о Васе Куролесове»
• Шамиль Идиатуллин, «Город Брежнев»
• Алексей Иванов, «Тобол. Много званых»