Спорная книга: Алексей Иванов, «Пищеблок»

Алексей Иванов. Пищеблок
М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2018

О чем новый роман Алексея Иванова кратко рассказывает в обзоре «Главные книги осени на ярмарке non/fiction» («Forbs») Наталья Ломыкина: «Едва закончив сложный исторический роман “Тобол” об освоении Сибири в Петровскую эпоху, Алексей Иванов взялся за смешную полуподростковую повесть “Пищеблок». И, собрав пионерский фольклор, детские словечки и подначки, ритуальные лагерные танцы вроде “орлятского круга” и вечерней “свечки”, написал ностальгическую историю об ушедшем прошлом. А чтобы читатель окончательно не размяк от воспоминаний, читая про олимпийскую смену 1980 года в лагере на берегу Волги, Иванов подселил в пионерские корпуса вампиров. И пока пятиклассник Валерка и его вожатый Горь-Саныч (второкурсник филфака Игорь) будут бороться с нежитью как могут, Алексей Иванов напомнит, как легко распространяется в обществе любая идеология, если правильно выбран момент. Обаятельный, сюжетный, очень реалистичный, несмотря на вампирские укусы, текст».

Актер и писатель Григорий Служитель в материале «Вампиры, индейцы и четыре жизни Арчи Фергюсона» («Литературно») отзывается о книге с восторгом: «Мастерски сконструированная книга о пионерии и вампиризме в Советском Союзе времен упадка. Книга проникнута живым юмором и обаянием декаданса позднего социализма, и это самая полная энциклопедия подросткового фольклора и сленга последних тридцати лет. Иванову удается главное (и не это ли признак по-настоящему большого писателя?): ты веришь в такой вот мир пубертатных “пиявцев”, загадочных стратилатов и прочих кровососов. Разумеется, помимо жанровых и сюжетных целей, вампиризм здесь — еще и метафора взаимоотношений взрослеющего ребенка с коллективом. Не сомневаюсь, что “Пищеблок” в скором времени ожидает воплощение на экране и в компьютерной игре».

Егор Михайлов в рецензии «“Пищеблок”: Алексей Иванов как русский Стивен Кинг» («Афиша-Daily») рассуждает об оригинальности замысла романа: «По отдельности ни одну придумку Иванова оригинальной не назовешь. Даже эпиграфы с советскими песнями, в которых отыскивается мистический подтекст, будто бы позаимствованы у того же Успенского (“Дорогая редакция! Исполни для нас нашу любимую песню "У московских студентов горячая кровь". Группа вампиров”). Да и ни один из больших и малых поворотов не способен удивить читателя, это скорее приятное чувство понимания, «ага, так я и думал».

Все это то ли банальность плохого романа, то аккуратность смазанного механизма. “Пищеблок” собран из понятных деталей, собран по инструкции, аккуратно смазан и не вызывает восторга, как не вызывает его новая мясорубка. Зато среди десятков романов, которые заедают, скрипят и вообще еле двигаются — как, например, “Бюро проверки” Архангельского, действие которого происходит в том же олимпийском году, что и в “Пищеблоке” — роман Иванова за счет этой аккуратности выделяется. <...>

Прямой и крепкий как осиновый кол “Пищеблок” — тоже роман очень правильный, такой правильный, что читатель и не заметит, как его укусили. Но для того, чтобы стать по-настоящему хорошим, этой правильности маловато».

Галина Юзефович в рецензии «Музей позднесоветской эпохи, теперь с вампирами» («Медуза») вспоминает о книгах последнего времени, созвучных «Пищеблоку»: «Романов, так или иначе обращающихся к опыту последнего советского поколения, за прошедшие годы написано немало, и “Пищеблок” органично встраивается в зазор между недавним “Бюро проверки” Александра Архангельского (действие которого тоже разворачивается во время Олимпиады) и прошлогодним “Городом Брежневым” Шамиля Идиатуллина (с ним книгу Иванова роднит тема пионерского лагеря). Однако если Идиатуллин (с большим успехом) и Архангельский (с меньшим) все же худо-бедно пытаются использовать советский антураж для разговора о чем-то вневременном и общечеловеческом, то Алексей Иванов эксплуатирует его с беспощадной коммерческой прямотой.

Каждое специфичное словечко, каждая бережно засахаренная пионерлагерная подробность напрямую воздействуют на области читательского мозга, отвечающие за ностальгию. А вампирская интрига, механически вживленная внутрь ретро-сеттинга, не просто помогает сдвинуть с места застопорившийся сюжет, но еще и прагматично расширяет аудиторию романа за счет людей помоложе, не заставших пионерских лагерей, зато повидавших немало фильмов категории “В”.

Добротная коммерческая проза — отличная штука, которой современной российской словесности в самом деле остро не хватает, и “Пищеблок” в этой нише смотрится вполне достойно (хотя, пожалуй, Алексей Иванов с его выдающимся литературным талантом и чутьем мог бы и здесь проявить чуть больше изобретательности). Жаль только, что писатель отказался от идеи подписывать свои произведения подобного рода псевдонимом “А. Маврин” (под этой фамилией изначально публиковались упомянутые уже “Псоглавцы”). Потому что “Пищеблок” — при всех своих рыночных достоинствах — определенно не та книга, которую вы захотите поставить на одну полку с “Сердцем пармы”, “Географом” или “Тоболом”».

Дмитрий Быков в обзоре «Книга, автор и герой ноября» («Собеседник») также говорит об узнаваемости, отчасти даже вторичности «Пищеблока»: «Роман Иванова, частично напечатанный в “Дружбе народов”, будут ругать и уже ругают, и действительно — после фундаментального “Тобола”, после концептуального “Ненастья” эта небольшая книга похожа на летние каникулы, которые Иванов иногда себе устраивает. Это вроде “Псоглавцев”, детского триллера на схожем материале. По фактуре и интонации это похоже одновременно на Крапивина и на “Синий фонарь” Пелевина: 1980 год, Олимпиада, страшилки в пионерлагере, вампиры в облике советских тинейджеров… И написана эта вещь без обычной ивановской изобретательности, почти нейтральным языком, и все в ней узнаваемо для меня не только потому, что я тогда жил, а потому, что много читал.

Но поскольку Иванов — писатель обидчивый, а обижать хорошего автора мне совершенно не хочется, надо сказать, что есть в ней и нечто сугубо ивановское, отличающее именно его манеру. Он человек зоркий, чувствующий историческую и социальную тектонику, и он первым показал, как среди глубоко фальшивых, давно никому не нужных советских ритуалов вызревает — ну да, вампир. И вампир этот скоро вырвется на свободу и начнет беззастенчиво жрать уже все...»

И наконец Константин Мильчин в рецензии «Пионерский лагерь имени Влада Цепеша» («Горький») сокрушается по поводу композиции романа: «Беда в том, что эти вампиры выглядят в приволжском лагере довольно странно. Не с точки зрения реалистичности, а с точки зрения строения сюжета. Когда речь идет о бессмысленных пионерских делах, о любовной интрижке между двумя вожатыми, когда дети и взрослые спорят, что будут петь в музыкальном кружке — “Орлят” или “Чунга-Чангу”, нехитрая история развивается довольно бодро. Но в какой-то момент писавший свой текст Иванов отрывал глаза от клавиатуры и упирался взглядом в бумажку, на которой красным фломастером было написано слово «вампиры» с двумя восклицательными знаками. В этот момент писатель вздыхал и начинал писать про своих кровопийц, хотя ему этого совсем не хотелось.

Некоторая, с позволения сказать, историософия, в новом романе все-таки есть. Ностальгия по пионерскому детству тут довольно относительная: видно, что советский опыт для Иванова (по крайней мере, для нынешнего) — не то время, куда ему хочется вернуться. Вампирское и советское в этом романе тесно переплетено. Ну идея как идея, не самая свежая, у Пелевина про связь политики и кровососания есть аж два романа, не самых удачных, но там это подается куда изящнее. А с другой стороны — что вообще может быть банальнее, чем сюжет про школьников на отдыхе и хтоническую нечисть?»

Ранее в рубрике «Спорная книга»: