Александра Баженова-Сорокина («Wonderzine») вспоминает о последнем крупном произведении писательницы: «Последний законченный роман Ле Гуин вышел в 2008 году. “Лавиния” — это новый взгляд на часть “Энеиды” Виргилия. Лавиния — одна из второстепенных героинь, у которой практически нет своего голоса в римской классике, но которая становится главной героиней в тексте писательницы. Здесь центральное место занимают не боги и не битвы, а противопоставление аграрной страны и военного конфликта, уничтожающего её уклад. Тонко осмыслена и судьба самой Лавинии, полумифического, полулитературного персонажа, которая в романе знает о своей художественной природе и одновременно живёт насыщенной жизнью в детально воссозданной исторической реальности.
Это первый роман Ле Гуин о прошлом Земли, и особенно показательно, что речь идёт о прошлом эпоса. Вергилий в своё время взял второстепенного героя “Илиады” Гомера и сделал его новым главным героем нового мира; Ле Гуин проделывает то же самое и ставит во главу угла женщину — но не женщину-воина, которая должна показать себя на поле брани, а женщину, чей внутренний мир достаточно важен для большой книги. Такой поворот событий — не совпадение, учитывая что сама Ле Гуин, будучи феминисткой и участвуя в пацифистском движении, никогда не страдала мессианским комплексом. Превыше всего она ценила свою семью, свою жизнь и возможность читать и писать».
Егор Михайлов («ТАСС») акцентирует внимание на малоизвестных деталях биографии классика: «Однажды журналист спросил Урсулу Ле Гуин, какую из многочисленных наград она предпочла бы получить — Национальную книжную премию или Хьюго (одну из двух главных цеховых фантастических премий). “Нобелевскую, конечно”, — парировала писательница. “Но Нобелевскую премию не дают за фантастику”, — опешил интервьюер. Ле Гуин усмехнулась: “Ну, я могла бы сделать что-нибудь для мира”. <...>
Еще одна важная деталь — то, что Ле Гуин выросла бок о бок с другим великим фантастом, Филипом К. Диком. Они не только делили на двоих инициал “К.” (Дик наверняка усмотрел бы в этом совпадении символизм), но и ходили в параллельные классы одной школы. Тут бы рассказать о том, как два писателя дружили с младых лет и вдохновляли друг друга, но в реальности Дик и Ле Гуин никогда не встречались, разве что обменялись парой писем».
Кирилл Евлогин («Sputnik») рассказывает, как тексты Урсулы Ле Гуин доходили (или не доходили) до советского читателя, и удивительным образом обнаруживает на страницах романа «Левая рука тьмы» пародию на СССР: «Конечно, не все романы американки Ле Гуин могли быть допущены к советскому читателю. Например, в “Левой руке тьмы” (1969) говорится о планете Зима (Гетен), одна из стран которой была очень похожа на тоталитарный Советский Союз. Называлась эта страна “Великая Комменсалия Оргорейн”.
Тут надо понять тонкую иронию Ле Гуин: “комменсалы” в старом английском означает “едящие за одним столом, сотрапезники”— ну чем не широко известное нам обращение “товарищ”! А ирония тут в том, что и в реальном СССР, и в вымышленном Оргорейне, далеко не все граждане обедали за одним столом. Некоторые (номенклатура в Союзе и олигархи в ле гуиновском Оргорейне) были “равнее” других и ели повкуснее.
“Комменсалией, или сотрапезничеством”, поясняет нам писательница, называлась как сама страна, так и ее отдельные части и органы. Сравните с Soviet, который, как мы знаем, был и всем Союзом сразу, и одновременно первичной территориальной организацией страны — сельсоветом, например».
Василий Владимирский пытается вписать творчество Урсулы Ле Гуин в исторический и культурный контекст («Афиша-Daily»): «Ее прозаический дебют состоялся летом 1961 года. А первый фантастический рассказ “Апрель в Париже” — лиричная история об одиночестве и путешествиях во времени — вышел в журнале Fantastic в 1962-м. В эти дни мир менялся на глазах — и вслед за ним менялся мирок научной фантастики. В США набирало силы движение за десегрегацию и равные права. В Алжире отгремела одна из последних крупных колониальных войн XX столетия. Впервые в истории человек вышел в космическое пространство. Британские и американские фантасты — Майкл Муркок и Харлан Эллисон, Джеймс Баллард и Брайан Олдисс, Сэмюэль Дилэни и Джон Браннер — с боем отстаивали свое право говорить с читателями как со взрослыми людьми, а не любознательными, но невежественными подростками. Самое время для появления автора с новаторскими идеями, нестандартным мировоззрением, широким кругозором и нетривиальным языком.
Ле Гуин держалась в стороне от непримиримых войн между фантастами «новой” и “старой” волн. Но в ее фантастических историях с неизменным лингвистическим, социальным и психологическим подтекстом со всей полнотой воплотился дух времени — пресловутый Zeitgeist шестидесятых-семидесятых. Она писала о том, как слово меняет мир (“Волшебник Земноморья” с продолжениями) и как язык влияет на восприятие (“Слово для "леса" и "мира" одно”). Рассказывала о планете, где разделение на мужское и женское начала по объективными причинам теряет всякий смысл (“Левая рука тьмы”). Показывала, как пластична реальность, данная нам в ощущениях (“Резец небесный”). Исследовала варианты социума всеобщей справедливости (“Обделенные”) и подчеркивала обреченность утопии, ради которой придется пролить слезы хотя бы одному ребенку (“Те, кто уходит из Омеласа”). Будоражила, тормошила, провоцировала, поднимала темы, заведомо некомфортные для большинства поклонников традиционной фантастики, — и парадоксальным образом оставалась любимицей публики».
Ту же тему развивает Николай Караев («Горький»): «Самые знаменитые книги Ле Гуин — “Волшебник Земноморья”, первый роман фэнтезийной серии о Земноморье с его магией истинных имен, драконами и школой волшебников, а также “Левая рука Тьмы” и “Обделенные” из условного Хайнского цикла о космической Ойкумене — были безусловной классикой не всегда. “Волшебник” вышел в 1968 году, “Левая рука” — в 1969-м, и эпоха к такого рода текстам располагала: в те годы “новая волна” британской и американской фантастики активно вводила в основательно протухший с точки зрения контркультурных революционеров жанр джойсовскую разноголосицу стилей, неевропейские мифы и легенды, психологию (в основном в юнгианском изводе), эволюцию духа и тела, разноплановый секс, экологию, феминизм и то благородное неприятие расизма, которое ныне слишком многие через губу именуют мультикультурностью.
Всё это у Ле Гуин так или иначе есть. Волшебник Гед — темнокожий. Позорным образом обе экранизации историй земноморского цикла, телесериал Sci-Fi Channel и аниме Горо Миядзаки этот момент упустили, за что были обруганы писательницей нещадно. “Левая рука Тьмы” повествует об инопланетянах, которые в основном асексуальны, а в период половой активности могут становиться как мужчинами, так и женщинами — смотря как сложится с партнером. “Обделенные” — “двуликая” или “двусмысленная утопия” — исследует возможности общества анархии в противоположность капитализму (и социализму тоже). Еще один, куда более масштабный, труд того же плана — огромный роман “Всегда возвращаясь домой”, чье название перекликается с поговоркой из “Обделенных”: “Истинное путешествие есть возвращением. Это “опыт археологии будущего”, смелая попытка этнографически всестороннего описания народа, живущего по принципам, сильно отличающимся от наших. Примеры можно множить».
И, наконец, Галина Юзефович («Медуза») говорит об внежанровой универсальности произведений Ле Гуин: «Принято считать, что фантастика — отдельная область, надежно изолированная от остальной литературы и живущая по собственным законам. Обитатели этой области именуют ее фэндомом, недоброжелатели обзывают гетто, кто-то мечтает о прорыве блокады, кто-то, напротив, твердо стоит на позициях изоляционизма — но сам факт некоторой обособленности мира фантастики от “большой литературы” никто, в общем, не оспаривает. Писателей, принадлежащих сразу обоим мирам, свободно пересекающих границу между ними, по сей день не очень много, и одним из первых в их ряду стала американка Урсула Ле Гуин. <...>
Утверждать, что Урсулы Ле Гуин будет нам не хватать, не вполне точно. В Земноморье ее наверняка заждались друзья, а написанного, придуманного или только намеченного Ле Гуин, хватит человечеству еще надолго, если не навсегда. Более того, по проложенной ею некогда тропинке из фантастики в большую и серьезную, заостренно актуальную литературу движение понемногу налаживается — причем, что характерно, в обе стороны. Писатели, вводящие в свои тексты элементы фантастического, говорящие о важном, используя для этого арсенал жанровых метафор и приемов, напрямую следуют за Ле Гуин, даже если сами не отдают себе в этом отчета. Подобно многим по-настоящему крупным писателям, она стала воздухом литературы, которым можно дышать, не задумываясь о его происхождении».