В петербургском издательстве «Вита Нова» вышла двухтомная биография С. В. Рахманинова написанная Людмилой Ковалёвой-Огородновой, известным петербургским пианистом и исследователем жизни и творчества великого композитора, президентом Санкт-Петербургского Рахманиновского общества.
В интервью автор рассказала, что нового и ранее неизвестного можно почерпнуть в этом исследовании, что стало для нее самой большой неожиданностью в процессе работы над книгой и почему нельзя различать творчество композитора и его личность.
— Есть люди, которые всю свою жизнь живут какой-то одной идеей. В моей жизни такой идеей всегда был — и остаётся — Сергей Васильевич Рахманинов. Точнее, это даже не идея, а миссия. С юности мне хотелось как можно больше узнать об этом удивительном человеке и потом рассказать то, что я узнала, как можно большему количеству людей. Я путешествовала по местам, где он жил, ещё школьницей побывала и в Тамбове, и в Ленинграде, и в Москве. В Москве у меня были два любимых места — дом в Нарышкинском проезде, где в 1905-1917 годах жил Рахманинов и где в 1973 году стыдливо, за углом — ведь при Советах имя Рахманинова, «белоэмигранта и врага большевизма» произносилось вполголоса — была установлена мемориальная доска, которую только в конце 1990-х перевесили на фасад здания, и Музей музыкальной культуры им. Глинки (ныне ВМОМК), где среди солидных сотрудников, учёных у меня появились знакомые; они с трогательным уважением относились к девочке, которая приезжала из Одессы в Москву, чтобы больше узнать о Рахманинове. Я даже делала экскурсионные разработки по местам, где жил Сергей Васильевич. В восьмидесятых, уже окончив Ленинградскую консерваторию, много времени проводила в газетном зале и отделе рукописей Публичной библиотеки (ныне РНБ), в Зубовском институте, в Пушкинском доме. Много работала в архивах. У меня накопилось значительное количество материалов о Рахманинове — особенно по фрагментам его жизни в Петербурге. И однажды в частном разговоре я сказала своему другу, известному петербургскому общественному деятелю, политологу Ефиму Яковлевичу Смулянскому: мол, столько материала, не очень понимаю, что с этим делать. А он ответил: «Немедленно пишите книгу!» Так, собственно, я и написала свою первую книгу «Рахманинов в Петербурге-Петрограде». Сегодня я понимаю, что книга эта, вышедшая в 1997 году, во многом несовершенна, я не смогла настоять на включении в текст книги научных ссылок, не обладала тогда навыками и авторитетом профессионального историка музыки, не очень умела работать с источниками, допустила несколько ошибок. «Рахманинов в Санкт-Петербурге-Петрограде» — опус слабоватый, но — честный. И книга эта была одобрена не только достаточным числом профессионалов, но прежде всего, мэтром отечественного музыковедения — Алексеем Ивановичем Кандинским (у меня хранится его большое письмо-рецензия), и сыграла свою роль в жизни отечественных и зарубежных рахманиноведов. Даже те, кто ее ругал, ею тайно пользовались. А вообще я «с Рахманиновым» уже почти полвека, с семнадцати лет переписываюсь с отечественными специалистами по Рахманинову и его эпохе, с учеными США, Франции, Канады, Великобритании…
— Насколько идеологизированы, на ваш взгляд, были советские штудии, посвященные Рахманинову?
— Все советские книги о нем фундаментальны, они опираются на воспоминания современников, на различные исторические материалы. В основном они написаны профессиональными музыковедами, и дают не только биографическую канву, но и музыкальный анализ произведений. Но в советское время, конечно, было неизбежно лавирование и разного рода идеологические уступки: мол, тосковал в эмиграции, был несчастлив вне Родины…
Что могла сказать, например, жившая в Союзе родственница Рахманинова, которой он оказывал материальную помощь? «Жаль, что Сергей Васильевич так и не понял великой роли революции…» Разумеется, не могла же она бравировать тем, что благодаря деньгам, присланным Рахманиновым, у нее в тридцатые годы (!) был личный автомобиль, на котором она разъезжала по городу.
— Вы могли бы сформулировать свое кредо как биографа и исследователя?
— Я опираюсь не на фантазии, а исключительно на факты и документы. Любая моя статья или книга — это результат достоверного поиска. Меня учили этому и в знаменитой Одесской музыкальной школе Столярского, и в Ленинградской консерватории. Я не допускаю беллетризации биографии, чем сегодня грешат многие исследователи, хотя, казалось бы, жизнь Сергея Васильевича была полна неожиданных поворотов и ярких событий, и можно было бы это усилить, что-то додумав, досочинив. Я не пошла по этому пути, тем более что в книге «Сергей Рахманинов. Биография» достаточно новых, не известных сведений из жизни композитора. В Приложении приводятся его письма в Лондонское концертное бюро, с которым он сотрудничал. Английское издательство «Ashgate Publishing», опубликовавшее в свое время эти письма, разрешило их использовать в этой книге. Тексты приведены на английском языке с параллельным русским переводом. Помещён также список американских городов, где Рахманинов концертировал — а ведь он гастролировал очень много, давая до 70 концертов в год. В книге есть цветная вклейка с изображениями зданий, где он выступал, многие из которых до сегодняшнего дня не сохранились. Не хочу хвастать — но около 20 процентов только что вышедшей книги — это абсолютно новые факты и материалы, ранее не известные широкой публике и специалистам.
— Что вы узнали о себе, когда работали над книгой?
— Для меня стало полнейшей неожиданностью то, что мое отношение к Рахманинову может измениться. Некоторые факты его частной жизни поразили меня настолько, что я даже на какое-то время перестала играть его произведения. Рахманинов всегда казался мне безупречным, и когда стали просачиваться сведения, что в его биографии далеко не всё так прозрачно, я не то что играть не могла — я какое-то время музыку его не могла слушать.
— Почему?
— Я не разделяю композитора и человека. Настоящий художник, писатель, поэт, композитор всегда составляет единое целое со своим творчеством. Да, когда Шопен писал вальсы, он мог делать это частично для заработка, чтобы усладить богатых покровительниц. Но мазурки, ноктюрны, баллады, сонаты — там он открывал свою душу.
— Раздвоенность, душевные терзания Рахманинова отразились в его музыке?
— Безусловно, и теперь я это глубже понимаю. Многие его произведения для меня представляли загадку. Пианист ведь не просто бегает пальцами по клавишам, исполняя заученный текст. Наши благословенные наставники учили нас глубоко проникать в мир произведения: изучать биографию композитора, его окружение, то, что тогда происходило в стране и мире. Большинство музыкальных произведений автобиографичны, исповедальны, тесно связаны с душой автора, с фактами его жизни. Исполнитель должен понимать и чувствовать, о чем «говорил» композитор. Все мы знаем рахманиновский Второй концерт для фортепиано с оркестром, ознаменовавший начало нового периода жизни автора. Он был написан перед свадьбой. Казалось бы, такое радостное событие, но, скажем, знаменитый пианист Николай Луганский играет фрагменты Концерта совершенно неожиданно, в его трактовке слышно и отчаяние, и сдержанное горе, здесь далеко до привычно ожидаемого всеми апофеоза счастья. И теперь я понимаю, почему. Повторюсь, какое-то время я не могла играть. В рахманиновские произведения надо всю душу вкладывать, а у меня там рана. Но с другой стороны, этот опыт тоже оказался полезен, я обратилась к любимым с юности произведениям Шопена, Шумана, Бетховена, по-новому взглянула на многие их вещи. Постепенно вернулась и к Рахманинову…
— Если можно словами описать, про что была жизнь Рахманинова и про что его музыка, как бы вы это сформулировали?
— Сергей Васильевич Рахманинов был одним из величайших мелодистов, он утверждал, что поиск мелодии — главная задача композитора. Наряду с этим он всегда стремился «прямо и просто выражать свои чувства» и утверждал, что музыка «должна идти от сердца и быть обращена к сердцу». Это было его кредо, его миссия. Ведь миссия — это то, что приходит свыше. Большую часть своей музыки он как будто получал из космоса, от Бога, и в одном интервью сказал: «Я записываю музыку, которую слышу внутри себя, и записываю её как можно естественнее». Исследователи отмечают, что у Рахманинова очень мало черновиков. Чтобы записать произведение, он после обдумывания его брал ровно то количество нужных нотных листов, которое было необходимо, и завершал запись с концом последней строки последнего листа! Иначе как гениальностью это не назовешь. Пушкин тоже был гением, но мы все видели его черновики. Манера писать сразу набело роднит Рахманинова, например, с Моцартом. Если совсем коротко сформулировать, что такое музыка Рахманинова, я бы сказала так: это прекрасная мелодия и необыкновенная одухотворённость и, конечно, это великая человеческая и творческая честность.