К столетию со дня начала Первой мировой войны в издательстве «КоЛибри» вышла новая книга известного петербургского историка Анджея Иконникова-Галицкого «Три цвета знамени». На этот раз предмет его штудий — биографии генералов, офицеров и нижних чинов русской армии Первой мировой войны, которым через несколько лет предстояло стать персонажами войны Гражданской, военачальниками красных и белых армий. «Жизнь каждого из них, — замечает автор книги, — представляет собой приключенческий роман: взлеты и падения, военные победы и провалы, доблесть и измена, авантюры, криминальные истории, шпионские страсти, дворцовые тайны, игры с властью и загадочные обстоятельства смерти». Среди персонажей — Брусилов, Деникин, Каледин, Врангель, Каменев, Корнилов, Май-Маевский, Бонч-Бруевич, Снесарев, Слащев, Тухачевский, Унгерн-Штенберг, Котовский, Чапаев... Автор рисует портреты своих героев со всей дотошностью учёного, экспрессией стихотворца и проницательностью романиста, увязывающего отдельные факты чьей-то жизни в сюжетную логику судьбы — чтобы понять каждого, вне зависимости от того, на чьей стороне он сражался. «Эта книга — о войне и о людях, изувеченных войной. В отличие от миллионов других изувеченных, к этим вместе с увечьем пришла слава. Думаю, не ошибусь, если скажу, что никому из них слава не принесла счастья…»
— Я пытался понять каждого, — говорит автор, — Безусловное отторжение вызывали разве что Шкуро и Балахович. Даже барон Унгерн рождает более сложные чувства. Конечно, это жестокий безумец, но он странно притягателен. Наверно, потому что никогда не врет, не играет. В каком-то смысле он честен. Близок Андрей Евгеньевич Снесарев. Это человек совершенно другого типа нежели, вышеперечисленные. Размеренным шагом проходит жизненный путь, спокойно несет службу. Это герой-философ, не просто воин, но и мыслитель, ученый, теоретик войны. Притягательнейший персонаж. По личностным качествам он симпатичнее всего. Остальные всё же творили свой образ на крови. Снесарев берёг людей, и своих, и чужих, как когда-то адмирал Ушаков.
— По композиции книга «Три цвета знамени» напоминает ваш сборник «Пропущенное поколение», посвященный ленинградским поэтам 70-80-хх. Портрет героя — и небольшой стихотворный отрывок, посвященный ему, в качестве коды… Вы ощущаете какую-то близость этих ваших книг?
— Мне это не приходило в голову. Надо сказать, что написать в каждую главу стихотворение, посвященное, каждому из персонажей «Трех цветов», у меня не вышло, не все военачальники готовы стать персонажами лирики, некоторые не рождают соответствующих эмоций.
— Можно ли провести параллель между теми вашими героями этих двух книг, между поэтами и военачальниками?
— Никогда об этом не задумывался. Но, возможно, у них действительно есть что-то общее. Персонажам «Пропущенного поколения» не хватило какого-то внешнего безумия, чтобы в полной мере реализовать себя. Если бы мы тогда оказались в клокочущем котле гражданской войны, возможно, это помогло бы им выйти на иные орбиты. Герои книги «Пропущенное поколение» — одарённейшие люди, но они не получили импульса, который помог бы им взлететь выше, преодолеть земное тяготение. Каким импульсом, по всей видимости, для многих стал 1917 год.
Ведь революция и гражданская война — это время второго рождения русской поэзии, и не только поэзии. Не будь революции — мы не знали бы ни Булгакова, ни Шолохова, ни Цветаевой, как мы теперь её знаем. Даже Блок был бы другой — тот, что не написал «Двенадцать». Это было время интенсивного духовного творчества. Такие военачальники, как Тухачевский или Слащёв, — это люди того же склада, что и футуристы, Блок, революционные поэты... И те, и другие — часть той культуры, которая так жаждала совокупления с хаосом. Результатом этого совокупления и стала революция социальная и культурная.
— Вы видите сходство между событиями, описанными в Вашей книге, и тем, что происходит сейчас на Украине?
— Я бы говорил ещё и о сходстве украинских событий с Первой мировой войной. События весны 1914 года — это сползание к войне, когда ни одна из сторон войны не хочет — но на самом деле все её хотят, хотят страшного. Очень похоже на то, что произошло в этом году на Украине. Этот ура-патриотический подъем, который не опирается ни на что ни тогда, ни сейчас, и имеет причиной исключительно щекотку бесов. «Кого хочет наказать — лишает разума». Я слишком мало знаю о персонажах нынешних событий, но вижу, что это типичные атаманы, руководители партизанских отрядов, какими были Шкуро и Балахович, поручик Пунин, полевые командиры гражданской войны, которые называют себя и генералами, и главнокомандующими… У меня к ним двойственное чувство. Они не могут не восхищать своей храбростью. «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю». Они не жалеют ни себя, ни гармонии окружающего мира, ни других людей. Есть люди трагического полета, которые реализуют себя в мирных формах — поэты, например. А есть те, что не могут не рисковать жизнью, в том числе чужой. Это люди, чей взлёт связан именно с войной. Кем бы стали персонажи книги в мирной жизни? Плотник Чапаев, агроном Балахович, невеликий преподаватель военной академии Бонч-Бруевич... Перст судьбы указал на каждого из них и сказал: ты. Кто бы мог подумать, что Деникин, не хватавший звёзд с неба командир дивизии, вдруг станет вождем Белого движения?
— Военачальник — по определению — должен выбирать из нескольких зол. Что бы ни делал — он виноват, какое бы решение ни принял — в результате все равно погибнут люди. Ваши герои рефлексировали по этому поводу?
— По-разному. Деникин, бесспорно, много думал по этому поводу, и неслучайно он — хоть и под давлением, но сам — отказался от командования армиями белых. Гораздо меньше об этом думал Врангель, он был человек малорефлексирующий, хотя и высококультурный. Наверняка об этом размышлял Снесарев, но мы можем об этом только догадываться, самые интересные страницы его дневника были им уничтожены — возможно, там шла речь о Сталине. Наверняка рефлексирующим типом был Унгерн — он же строил целую теорию. Шкуро и Балахович, думаю, мало размышляли о таких вещах, они были одержимы действием. Рефлексировал, думаю, Слащёв. Он не мог не задумываться над своей ролью в братоубийственной войне. За ним закрепилась репутация наркомана, большого охотника до кокаина и морфия. Это связывали с его боевыми ранениями, но думаю, его зависимость — не столько стремление заглушить боль ран, сколько преодолеть плоды этой самой рефлексии.
— Что вы узнали о себе, когда писали эту книгу?
— Я и раньше подозревал, что ненавижу войну в любом виде, но в процессе работы над нею окончательно в этом убедился. Притом что прекрасно помню: «Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет», как говорил старик Болконский. Но мне близки эти боги войны, люди, которые не щадили ни себя, ни других, которые посылали других на смерть и готовы были погибнуть сами. Можете считать это моей личной шизофренией.
— Подобная раздвоенность характерна и для страны, для её сознания в целом. В одном и том же государстве стоит мавзолей В. И. Ленина в самом сердце страны и снимается блокбастер «Адмирал» о том, кто против Ленина так яростно боролся...
— Когда мы имеем дело с мавзолеем или фильмом «Адмирал», мы имеем дело с идеологическими конструктами. Но идеологическое значение гражданской войне придали гораздо позже, когда она уже завершалась. Изначально это была война инстинктов, и только на последних этапах стала борьбой идеологий. Выбор лагеря для моих героев во многом был случайностью, а не следствием сознательного решения. Скажем, окажись тот же Снесарев не на территории, занятой красными, а в Прибалтике, он бы оказался среди белых. Унтер-офицер Семён Буденный, если б не был обижен казаками, презрительно называвших его иногородним, тоже мог стать противником большевиков. Красные, бе лые — тут нет однозначно правых и виноватых. Большой вопрос, кто был прав и не прав во всей этой истории. Конечно, без революции и гражданской войны было бы лучше, но в той или иной форме революция не могла не произойти. Революция выпустила в мир бесовские силы, но она же высвободила и колоссальный творческий потенциал. Не могу однозначно отрицательно относиться к белым или красным. Конечно, симпатии моего поколения — на стороне белых. Это движение страдальцев и страстотерпцев. Но если бы большевики проиграли в той войне — наверняка я сочувствовал бы им. Общественная шизофрения не в оценке прошлого, а в оценке настоящего, в том, по какому пути мы идём и куда вообще хотим попасть.
Беседовал Сергей Князев
Фото с сайта http://polit.pro