Этой осенью в Издательском доме «Городец» вышел в свет новый роман лауреата «Нацбеста» и «Студенческого Букера» Андрея Геласимова «Роза ветров». Ника Батхен побеседовала с писателем и расспросила его об альтернативной истории, тиражах и гонорарах, о «Матильде» — и, конечно, о котиках!
— Говорят, что писатель, погружаясь в прошлое, пишет о настоящем. Проводили ли вы в «Розе ветров» параллели между Россией 1840-х годов и нынешней ситуацией в стране?
— Замысел этого романа пришел ко мне более пятнадцати лет назад. Ситуация и в стране, и за рубежом тогда была принципиальна иная. Если она совпала сейчас, то это уже очевидно провидение. Я тут не причем. Но, вообще, история склонна к тому, чтобы повторяться.
— Думали ли вы о жанре альтернативной истории, хотели бы изменить что-то, пусть лишь в книге — например, сохранить Аляску или возвести на престол великого князя Константина Николаевича?
— Нет, такие мысли даже не приходили в голову. Сам сюжет этих реальных событий, описанных у меня в романе, настолько мощный, драматический и непредсказуемый, что выдумывать самому было бы нелепо. К тому же я не поклонник этого жанра. Уверен, что все происходящее с нами в жизни является наилучшим из всех возможных вариантов. И даже если реальность порой кажется нам неказистой, со временем обязательно выясняется, что мы были неправы.
— Если говорить об альтернативной истории — не первый месяц ломают копья вокруг «Матильды». Вы тоже писали о царской семье — как вы считаете, нужен ли особый пиетет и особая деликатность, когда пишешь о коронованных особах, святых и т.д. или все равны перед пером писателя?
— Если речь идет о реальных людях, ответственность писателя всегда высока. И тут не важно — принадлежали они к семье императора или работали в заводской бухгалтерии. Человек — существо не выдуманное. С ним надо осторожней. Спрос может быть очень серьезный. И не только со стороны людей.
— Уверены ли вы в успехе «Розы ветров», рассчитываете ли на внимание критиков и читающей публики или считаете, что будущее нового произведения предсказать невозможно?
— В нашем деле, как и в кинематографе, никогда нельзя быть уверенным в том, какой прием публики вас ожидает. Ни один продюсер не знает — будет успех у его фильма или же нет. Твердо могу сказать лишь одно — успех у критиков, читателей и зрителей не напрямую связан с качеством произведения. Бывает, хорошие достойные вещи проваливаются, а легкие поделки поднимаются на вершину общественного внимания. То есть, я хочу сказать, что успех — это не критерий. Это лишь сложившиеся обстоятельства. И обсуждать их имеет ровно столько же смысла, сколько говорить о погоде — всегда небезынтересно, но по сути непродуктивно.
— Ваша громкая популярность началась с романа «Год обмана». Как вы сейчас, спустя годы, оцениваете свою книгу, значима ли оно для вас?
— Ранние вещи — они и есть ранние вещи. Без них не было бы следующих. Вернее, следующие без них были бы ранними, и тогда журналисты с иронией спрашивали бы уже о них. Так уж устроена жизнь. Я же к ранним вещам — и своим, и чужим — отношусь нежно. Мне вообще нравится сама идея начала. Когда всё в жизни еще трогательно, беззащитно, порой неловко, и в то же время полно ожиданий. Я люблю это чувство.
— Отразился ли кризис книгоиздательства в России на ваших тиражах и гонорарах? Несколько лет назад вы говорили в интервью, что живете только литературным трудом, можете ли сказать это сейчас?
— Если считать работу в кино литературным трудом, то да, могу. Предполагаю, что только авторы жанровых произведений, да и то лишь самые успешные из них, могут позволить себе писать только книги. Те, кто не пишет фантастику, любовные романы, детективы и фэнтези, обязаны трудиться где-то еще.
— Вы вошли в литературу буквально с первого произведения. Возможно ли такое для никого не известного молодого автора в 2017 году — быть напечатанным в «толстом» журнале, принятым к публикации в крупном издательстве без имени и связей?
— Думаю, возможно. Повесть «Жажда», с которой я стартовал, почти сразу была переведена на несколько языков и получила приз Парижского книжного Салона. Тоже без всяких связей. Чуть позже она была экранизирована и награждена призами нескольких кинофестивалей, в том числе европейских. Я это к тому, что повесть хорошая, а людям нравятся хорошие книги. Если сейчас кто-то напишет не хуже, то почему у него должно быть иначе?
— Можете ли выделить кого-то из молодых авторов, заслуживающих внимания и прочтения?
— Да, конечно. Сергей Самсонов пишет замечательно. В Самаре живет Андрей Олех, у него очень внятное увлекательное письмо. Оля Брейнингер, по-моему, прекрасный писатель. Вячеслав Ставецкий написал отличную повесть «Квартира». Книги всех этих прозаиков легко можно найти в сети.
— Уже не первый десяток лет говорят, что русская литература оказалась в тупике, нужны новые формы и смыслы, пути к читателю. Ставились разнообразные эксперименты — от абсурда и эпатажа, до интерактивных произведений и гипертекстов. Как вы считаете, требует ли эпоха гаджетов и клипового мышления альтернативного подхода к тексту или старая-добрая классическая литература всех переживет?
— В литературе, как и в любом другом искусстве, бывают такие времена, когда в центре общественного внимания оказываются скорее концепции и тренды, нежели непосредственный талант. Я не знаю, с чем это связано, но в такие периоды публика с энтузиазмом воспринимает любой эксперимент, и на поверхность зачастую всплывает странная всячина, обусловленная лишь одним — самим фактом общественного внимания к подобной проблематике. Это неизбежно ведет к состоянию кризиса, однако, преодолев его, и публика, и художники вновь обращаются к извечному началу всякого искусства — к таланту. Так было и так будет всегда.
— И последнее: в «Розе ветров» шаманка воскрешает и исцеляет корабельного кота Марсика. А вы любите котиков, есть ли у вас домашние любимцы?
— Этот самый Марс у нас и живет. И я бы не назвал его котиком. К нам он прибыл из той воинской части, где служил наш младший сын. Все, что написано об этом коте в романе — чистая правда. Этот парень действительно прошел через огонь и воду, потеряв глаз и оставшись инвалидом.