Номинация: рецензия
Расселл Д. Джонс. Люди по эту сторону
Екатеринбург: Ridero, 2017.
Утопия — редкий жанр в современной российской литературе. В отличие от ее сестрицы Антиутопии, популярность которой, кажется, неизменно высока, невзирая ни на какие пертурбации. Но почему же Утопии так не повезло?
Возможно, потому что читатель не хочет быть дураком и верить во «всё хорошее». Автор антиутопии ему потрафляет, рассказывая, что и на солнце есть пятна, да такие, что сам свет его может оказаться только иллюзией. Автор же утопии оказывается в положении человека в платоновской пещере, который рассказывает своим «сокамерникам», что само наличие теней на стенах предполагает существование мощного источника света за их спинами. Поверят ли ему? Это, разумеется, зависит от того, насколько убедительным он будет.
Особенно сложно автору, который решил создать коммунистическую утопию. С идеологией коммунизма и «практикой коммунистического строительства» у российского читателя слишком многое связано. Одни рассматривают коммунистическом общество как страшный сон, от которого трудно проснуться. Другие — как прекрасный обещанный подарок на Новый год, который злобные родители почему-то отказались им вручать. Проскользнуть между Сциллой сладких мечтаний и Харибдой дурных предчувствий — задача не из легких. И автору нужно особенно постараться, чтобы читатели увидели то, что он хотел им показать, а не готовые «картинки», которые хранятся в их головах в папке под названием «Коммунизм».
Расселл Д. Джонс убедителен. За счет очень простого приема. Вместо того чтобы воспользоваться весьма распространенной как в утопии, так и в антиутопии позицией «дикаря», оценивающего мир извне, он дает слово жителям утопии. Самым разным: ученым и школьникам, торговцам и мастерам, путешественникам и звездочетам, поварам и наездникам на дельфинах. Он заставляет своих героев путешествовать по миру из конца в конец, с севера на юг, с запада на восток, спускаться в урановые рудники и возноситься на таинственную Белую Гору. И от этой полифонии, от этой всеохватности мир становится осязаемым и убедительным. И когда в нем наконец появляются чужаки, мы уже видим их глазами местных жителей, вместе с ними удивляемся их поведению и решаем, как с ними поступить, чтобы сохранить устои этого мира, к которому мы уже успели привязаться, где у нас уже появились друзья, который мы научились ценить. Однако в конце читателя ждет сюрприз, и он, скорее всего, перевернет картинку, сложившуюся в голове. Но сюрприз будет приятным.
Это, пожалуй, всё, что я хочу сказать о содержании романа, чтобы не портить читателю удовольствия вживания в этот полный загадок, временами опасный и одновременно очень дружелюбный и уютный, мир.
* * *
А теперь я хочу поговорить о том, что осталось за страницами текста. О том, что, на мой взгляд, делает этот мир невозможным. И это — увы! — вовсе не наличие кораблей-ковчегов и межзвездных путешествий.
Итак, автор описывает аграрную цивилизацию. Цивилизацию, в которой нет городов (за исключением, пожалуй, нескольких крупных портов). Большая часть населения живет в более или менее крупных поселках, окруженных зоной полей, а дальше простираются безбрежные и весьма опасные джунгли, где полно леопардов и ядовитых змей. Технологии — на уровне эпохи Возрождения, упомянуты «водяные мельницы», но нет ни паровых машин, ни тем более электричества. Между поселками протянуты дороги, по которым путешествуют торговцы, странствующие подмастерья и бегают вестники. Лошадей в этом мире нет. Торговцы впрягают свои повозки осликов, еще упоминаются — очень вскользь и только в одном эпизоде — ламы и волы.
Возникает вопрос: как местные жители обрабатывают землю? Грубо говоря, на ком они пашут? Ослика в плуг не запряжешь. Волы, как я уже писала, упомянуты только один раз и только в контексте «грузоперевозок» в одном конкретном регионе. Остается надеяться, что местные жители всё же догадались запрячь в плуг вола, но не исключено, что они ограничиваются мотыжным земледелием. В любом случае аграрные технологии остаются на уровне средневековья. А средневековье, по выражению знаменитого французского историка Жака Ле Гоффа, «это универсум голода».
Любая погодная аномалия или нападение вредителей губит урожай на корню и ставит жителей под угрозу голодной смерти. Разумеется, в коммунистическом обществе никто не позволит им погибать в одиночестве, все придут на помощь. Но учитывая, что в этом обществе все решения, касающиеся согласованных действий поселений, принимаются советом старейшин деревень, а также учитывая скорости передвижения в этом мире, помощь может опоздать.
Да и будет ли чем помогать? В обществе, описанном автором, имеется довольно большое количество «дармоедов» — то есть людей, не занятых непосредственно в производстве сельхозпродукции. Это и учителя, и ученые, и торговцы, и вестники. Все они безусловно нужны для того, чтобы общество продолжало функционировать, но их приходится кормить.
В нашем мире периодические «эпидемии голода» случались вплоть до середины XX века (в том числе и европейских странах) и прекратились только с приходом так называемой «зеленой революции»: систем орошения, применения минеральных удобрений, пестицидов, современной техники. Но достижения «зеленой революции» предполагают общий уровень технологического развития гораздо более высокий, чем тот, который существует «по эту сторону стены». То есть идиллическая жизнь «с друзьями на лоне природы» на поверку оказывается голодной и полной лишений.
Что было бы, если бы коварные пришельцы предложили не стандартный «набор для дикарей»: «швейные иглы и ножницы, краски... Растворители, ткани, посуды, инструмент для плотника...», а нечто, что может дать только высокотехнологическая цивилизация — медикаменты? Антибиотики. Высокоэффективные анальгетики. Средства против аллергии. Аппаратуру для операций. Произвести их в кустарных условиях «дома на коленке» невозможно. Думаю, случилась бы революция.
Потому что в этом мире должно быть очень много инвалидов и преждевременных смертей от травм и инфекционных заболеваний. (И то, что автор об этом не пишет, не делает ему чести). Да, в нем есть «врачи» и «травники», но их возможности весьма ограничены. А это приводит нас к еще одной проблеме: высокой материнской смертности при родах и высокой детской смертности. И в этом свете «тормоза» — мужские контрацептивы, которые не лишают мужчин потенции, но избавляют их от лишней агрессии, — выглядят просто абсурдом. Потому что общество должно воспроизводить себя, иначе, даже с самыми прекрасными законами, оно нежизнеспособно.
А теперь — еще одна цитата, на этот раз из последней главы. Узнав, что ученая, прилетевшая с Земли и решившая остаться в этом мире навсегда, интересуется Великой Стеной, старейшина деревни гостеприимно предлагает: «Тут совсем рядом наш книжный двор... У нас самое большое в мире собрание книг о Великой Стене... Читать вы умеете, так что сможете всё изучить. А потом напишете свою книгу, потому что с вашей точки зрения всё будет выглядеть иначе — я в этом не сомневаюсь. И, конечно, осмотрите саму Стену. Бумагу и всё остальное вам даст Вайли, она этим тоже заведует. С книгой лучше не затягивать — если управитесь за полгода, будет замечательно!»
Да, пожалуй, ученой больше ничего не остается, как «осмотреть стену» и заносить свои наблюдения пером на листы изготовленной вручную бумаги и создавать книгу за книгой, так как инструменты сложнее светового микроскопа и телескопа при заданном автором уровне технологий для нее недоступны. А без современных инструментов наука вынуждена оставаться на уровне XVI-XVII веков. Стоит ли эта жертва возможности жить в справедливом мире? Тем более, что чем пристальнее вглядываешься в этот мир, тем менее реальным он кажется...
Писать утопии — это всегда риск. Потому что таким образом ты проверяешь свои идеалы на жизнеспособность. Но читать утопии всегда интересно, потому что ты проверяешь на жизнеспособность чужие идеалы и сравниваешь их со своими. А это позволяет вспомнить, что и у тебя они есть.