Номинация: рецензия
Шамиль Идиатуллин. Город Брежнев
СПб.: Азбука, 2017
Что больше всего, на первый взгляд, напоминает «Город Брежнев», роман, чье действие во многом строится вокруг завода КамАЗ, так это продукцию этого завода. Профессиональная сборка, солидная конструкция, конструкторский опыт сборщика, мощь большого романа и его же объем – такой КамАЗ был просто рассчитан на то, чтобы таранить если не читателя (способность размазать читателя в лепешку вряд ли отнесешь к достоинствам какой-либо книги), то реальность, пусть и с возможными пробуксовками.
Чем дальше движешься вглубь текста, тем меньше возвращаешься к сравнению с КамАЗом и тем больше на ум приходит другое сравнение, на сей раз уже не такое ошибочное, как первое. «Город Брежнев» больше всего напоминает музей советской истории времен застоя, и если вспомнить название раннего романа Идиатуллина «СССР (тм)», то это название идеально бы смотрелось на музейной табличке.
Сюжетно роман начинается с некого таинственного эпизода с убийством, в которое оказывается вовлечен главный герой книги тринадцатилетний Артур. После пролога действие возвращается на полгода назад, и к тому времени, когда инцидент из пролога станет важной частью романной интриги, далеко не каждый вспомнит, с чего вообще все начиналось, как не каждый, завлеченный рекламой минотавра на входе в музей, дойдет до финальной выставочной комнаты. Большинство раньше времени уйдет обедать.
Отставив в сторону вялотекущую и малорезультативную интригу (так отключение света в музее редко заканчивается захватом заложников или взрывом), мы получаем роман, композиционно разбитый на комнаты-блоки, где в центре каждого блока – Артур и его окружение. Повествование идет то от первого, то от третьего лица, и среди действующих лиц – мать и отец мальчика, его школьная учительница немецкого Марина и физрук и вожатый летнего лагеря Виталий. Каждый герой поставлен в проблемную ситуацию, которая развивается в ходе романа, и центральной фигурой, которая бы принимала участие во всех центральных и боковых сюжетных линиях, становится Артур.
Идиатуллин каждую проблемную ситуацию обставляет таким количеством исторических деталей, что через роман становится чрезвычайно тяжело пробираться, приходится буквально продираться через обилие музейных экспонатов. Идиатуллин, как некогда Бальзак, захотел объять все сферы (советской) жизни, захламляя свой роман пресловутыми «rubrique des objets». Начиная с питания в летнем лагере и заканчивая содержанием погреба, автор детально описывает элементы советского быта. Жизнь лагеря, жизнь завода, жизнь школы, жизнь улицы, жизнь школьного театра, советский досуг – Идиатуллин тащит в свой музей все, для каждого объекта создавая содержательную табличку. Такие таблички вешаются на пионерские символы: «Галстук – семьдесят пять копеек, значок пионерский – двадцать пять, октябрятский – десять металлический, пятнадцать пластмассовый». На культовых персонажей: Гойко Митич – «актер югославский, «Братья по крови», помнишь?» На поступлении в комсомол: «…фотографию завтра принеси, два на два с половиной, без уголка». Буквально каждый элемент застойной жизни каталогизирован, описан и выставлен на обозрение читателя. Каталогизированы не только предметы и явления, но и люди: в книге достаточно условных типажей, того, что Генри Джеймс называл «человеческой мебелью». Ранняя критика романа часто отмечала затянутость действия. Но это затянутость не хронологическая, а пространственная: «Город Брежнев» уставлен экспонатами, на которые вряд ли будешь смотреть, а обходить их стороной чересчур утомительно.
***
Предыдущие книги Идиатуллина, в частности «Убыр» и «За старшего», имели патологическую слабость: в них все было подчинено так называемому гуманному месту, язве русской литературы. В «Городе Брежневе» гуманное место становится еще и общим местом. Все те нравственные ситуации выбора, в которых оказываются герои, усредненно-дистилированные, взятые словно бы не из жизни, а из советского учебника нравственного воспитания. Еще до нравственного выбора героя известно, что он поступит, как полагается советскому (или «советскому», если мы говорим о модели реальности) человеку. Гуманность упаковывается в уже готовые схемы для экспонирования все в том же музее. Артур (да и другие герои тоже) периодически вслух или про себя проговаривает моральные установки: «Родина. Ну, Родину мы все любим, и вопроса, отдам ли я за нее жизнь, вообще нет. Подразумевается, что отдам, и любой отдаст, и никто нас даже не спросит. Потому что это Родина. Так положено». Это речь мальчика? Советского мальчика? Или это «игра» в речь советского мальчика? А если «игра», то тогда и мораль становится «моралью».
Любая реконструкция реальности основывается на памяти, и память, как бы прочна или неустойчива она ни была, создает не реальность, а конструкт реальности. Писатель, основывающийся хоть на своих воспоминаниях о том времени, хоть на учебниках о том времени, воссоздает в любом случае только виртуальную, художественную реальность. Идиатуллин, работая над «ГБ», мог осознавать музейную сущность своего создания, а потому нарочно использовал уже готовые клише и шаблоны как памяти о СССР, так и советской прозы того времени. Для узнаваемости нужны были самые грубые маркеры и признаки, иначе бы уход в сторону от коллективной памяти вызвал бы непонимание. Но автор мог и не сознавать шаблонности, что, однако, привело все к тем же результатам. Теперь этот музей уже нельзя судить по интенции, только по тому, что получилось.
***
«Город Брежнев» насильно проталкивался в жерло определений романа воспитания и производственного романа, еще одни шутники назвали описываемый в нем Советский Союз Средиземьем. Шутка была недалека от правды, только имеем мы дело не с фэнтези, а с научной фантастикой о колонизаторах. Образ города в романе более всего напоминает тот условный Марс, который так успешно обживали земляне в том числе и в советской фантастике. Во второй части романа один из героев даже упоминает марсиан связи с вопросом о том, кто вырастил молодежь в городе: «Марсиане, что ли? Мы. Я иногда думаю, кто из этих ребятишек вырастет и что они сделают через десять лет».
В таком ракурсе становится понятна функция памяти и использование шаблонов советской (а по сути земной) жизни. Для сохранения памяти о Земле для нового поколения колонистов (а по всем ощущениям Брежнев – это город-колония, изолированный и закрытый) необходимо было создать такой музей, используя самые прямые и наиболее усредненные методы воссоздания советской (читай земной) жизни. Так, воссоздание недавнего прошлого – это не создание объективной реальности СССР, но создание некого идеального образа СССР так, как его могли бы выстроить на колонизованной планете советские поселенцы. Неудивительно, что и едва фигурирующая в романе политика (вроде войны в Афганистане, смены партийных лидеров, противостояние капиталистическим странам) прочитывается как эхо новостей с Земли, едва задевающее внутренние конфликты героев, которые прежде всего остаются конфликтами не социальными, а личностно-нравственными.
Парадоксально, что Шамиль Идиатуллин, думая, что с «ГБ» он окончательно порвет с фантастикой и прорвется в реализм, написал свой самый фантастический роман.