Михаил Успенский, Андрей Лазарчук. Стеклянный меч
М.: Пятый Рим, 2017
От издательства:
Трилогия популярных писателей-фантастов Михаила Успенского и Андрея Лазарчука возвращает читателей в мир романа братьев Стругацких «Обитаемый остров». Действие разворачивается на планете Саракш, в Верхнем Бештоуне, что на самой границе с Пандеей. Именно здесь осуществляется стратегически важная добыча горной соли, отчего небольшой городок солекопов становится средоточием самых разных сил, преследующих различные цели.
Авторы предлагают посмотреть на затерянную в далекой галактике планету не через оптику пришельцев, а глазами ее коренных обитателей – подростков из шахтерского поселка.
В завершающей книге действие происходит через пять лет после событий, разворачивающихся в повести «Любовь и свобода» и в романе Стругацких «Обитаемый остров».
...Уцелевшие герои предыдущих книг наконец собираются в одном месте. Кто-то просто скрывается от властей, кто-то пытается выжить в безумном мире. Место не простое, и именно сюда ведут следы расследования преступлений свергнутых Неизвестных Отцов против собственного народа. Разгадка близка, но могущественные силы намерены помешать учёным.
Рыба
Опорный лагерь экспедиции развернули в брошенном горском поселении, которое на карте было отмечено названием Казл-Ду, что не лезло ни в какие ворота, поскольку это означало «глубокая яма», в то время как поселение стояло на высоком берегу. Я и раньше обращала внимание, что на картах горские названия перевраны или перепутаны, а вот намеренно это делалось или по разгильдяйству — тут были разные мнения. Бабка, помню, рассказывала, что горцы иногда дают мужские имена девочкам, чтобы сбить с толку злых духов — может быть, так же и с названиями?
Ладно, как оно ни называйся — а крыша над головой и стены против ветра у нас теперь были; всё остальное приложится. Солдаты из приданной команды ставили лёгкие столбы и тянули провода, рабочие таскали мебель и доски, лаборанты — контейнеры с оборудованием и приборами. До моих ещё не дошла очередь, и я бродила неприкаянной тенью, заодно постигая топографию здешних мест.
Круглые, похожие на опрокинутые стаканы, дома из дикого неотёсанного камня, склеенного белой глиной пополам с известью, стояли на этом месте со времён доисторических, но от холода не спасали — в них было более зябко, чем снаружи под ветром и пролетающим горизонтальным дождём. Я выбрала себе башенку на самом обрыве, тесную, но на вид целую и, возможно, с уцелевшим отоплением — то есть печкой в подвале и горячими трубами под полом и внутри каменных лежанок. На дрова я не рассчитывала, но поставить в топке соляровую горелку — почему бы нет? Будет тепло…
Мы тащились сюда почти неделю, особенно тяжело было последние три дня, когда дорога пошла по горам. Один тягач рухнул с обрыва — к счастью, солдат-водитель успел выскочить. Никогда не думала, что на двадцать человек нужна такая гора движущегося железа.
Генерал Шпресс показал себя неплохим организатором при подготовке, но в походе как-то отошёл в сумрак, и всем руководил его зам, майор Клорш, который к науке отношения не имел, а только и исключительно к интендантской службе. Интендантов спокон веков положено считать ворами — не знаю, крал ли Клорш или не крал, но вот то, что у него всё двигалось как положено и ничего не терялось при переходах — это я свидетельствую. И вроде бы всё доехало до цели, где уже суетились квартирьеры… В общем, я за эти дни стала лучше думать об интендантах.
На двадцать учёных — ладно, научных работников — приходилось сто шестьдесят военных и сорок пять разнорабочих, набранных на бирже; среди них попадались странные типы.
От опорного лагеря к доступным местам в Долине было ещё где два, а где двадцать километров по разным дорогам и тропам — трём более или менее проходимым и двум таким, что лучше бы их и не было вовсе. Пройти самим и провести пару вьючных ослов.
Ослов, впрочем, ещё не пригнали…
Долина Зартак лежала на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря и на карте напоминала изуродованную кисть руки с сильно отставленным и толстым большим пальцем, с феноменально длинными указательным и средним — и обрубленными мизинцем и безымянным. С севера на юг она протянулась на сто двадцать километров, с востока на запад — на сорок пять. Вероятно, когда-то не так давно она была дном озера или морского залива, потому что в песке в изобилии попадались ракушки, иногда даже неповреждённые. Но нас, разумеется, интересовали не ископаемые ракушки, а «Хиэшпар-Йачх», то есть «Дивное место» по-горски, или «Область Отклонений», как это именовали в научных трудах ещё со времён императора Цаха. Насколько я знаю, это самое древнее из известных Дивных мест — в тысячелетней давности горских могилах, раскопанных для научных целей, находили предметы оттуда. Множество легенд существует о том, что некую богатую гробницу раскопали, и тут же ни с того ни с сего началась Первая Кидонская война…
Всё может быть, скажу я как внучка своей бабки. Всё может быть…
В Долине находили удивительные предметы, обладающие непонятными возможностями. Долина временами была смертельно опасна для находящихся в ней, а временами пропускала всех и даже излечивала от болезней. Иногда из неё выходили странные животные, а иногда, говорят, и люди. Возможно, и наш Поль пришёл отсюда, не знаю. Потому что господин советник мне соврал, и вот это я знаю точно. Знала уж тогда, когда шёл наш с ним самый первый разговор…
Как давно это было. Несколько жизней назад.
Говорят, он активно участвовал в Бессмертной Революции (после которой начались кровопролитнейшие гражданские войны по всей стране), что-то там возглавлял — а потом бесследно исчез. Об этом я узнала, когда вышла на свободу — без жилья, без денег, без работы, без родных, с изуродованным лицом и без малейших надежд хоть на какой-то просвет, - вышла и от отчаяния решила позвонить по тому номеру, который он мне велел зазубрить и по которому я однажды позвонила — когда в Спецстудии всё-таки появился человек, выдавший ментограммы, похожие на ментограммы Поля. Я тогда позвонила, назвалась, сказала условную фразу, отключилась, а вечером мне назначили встречу в кинотеатре (показывали старую-старую ленту «Собиратели брызг», зал был почти пуст), и слегка заикающийся юноша выслушал мой (шёпотом) доклад, поблагодарил и вручил мне увесистый свёрток, где оказалась сумма больше моего годового оклада на обеих работах… Господин советник мог быть каким угодно лжецом и негодяем, но жмотом он не был определённо. Да, и вот я позвонила второй раз, и мне сказали, что моего патрона больше нет, но тем не менее я как специалист, может быть, могу им пригодиться…
Я очень постаралась пригодиться.
Вроде бы получилось, да. Но меня всё время беспокоило — слегка — подозрение: а ценят ли меня за то, что я собой действительно представляю, - или же так вот благодарят за какую-то мне самой не до конца понятную старую услугу?..
Впрочем, выбирать-то было не из чего. Сколько я видела бывших своих преподавателей, продававших на улицах обувной крем, сальные свечи или никому не нужные книги? Проходя мимо, я иногда думала: как хорошо, что меня почти невозможно узнать…
«Хиэшпар-Йачх» занимал не всю долину, а лишь её юго-западную четверть: большой палец и основание большого пальца, сорок километров на двадцать. Где был кончик пальца, располагался какой-то секретный объект, нам туда ход был закрыт. Южная оконечность Долины была отдана на разработку вольным старателям, с ними нам, наоборот, следовало установить добрые отношения. Нам же досталась область сустава — того самого, который выбивается почти при каждой драке…
Описаний этой части Долины было немного. Долгое время учёных сюда не пускали горцы, а потом, когда горцы ушли, стало не до науки. Так что мы имели некоторое количество карт, крок, три экспедиционных дневника… ну и всё.
Жилых построек в Казл-Ду я насчитала пятьдесят шесть — каменных башен разной величины, от маленьких, как я выбрала себе, и до огромных, где за столом в зале нижнего этажа могли свободно разместиться человек сорок — в таких разворачивали администрацию и некоторые лаборатории; для своей я нашла другое место — угол рыночной площади. Сюда как раз встанет зимняя армейская санитарная палатка, и ничего лучшего я и представить себе не могла. Но это будет завтра в лучшем случае, а скорее дня через два…
Я постояла у обрыва. На реке солдаты и рабочие монтировали электростанцию: два десятка туннельных погружных генераторов, собранных в этакое дикарское ожерелье. Всё правильно, зависеть от одного только старенького танкового реактора было неразумно, а для дизелей солярки не навозишься.
По всему выходило, что научный лагерь намеревался стать стационарным многолетним научным опорным пунктом. Вернее, укрепрайоном — если брать в расчёт здешние масштабы.
А значит, задумано что-то серьёзное. Просто так такими ресурсами не разбрасываются.
- Извините, вы — доктор Мирош? — спросили сзади.
Голос был приятным, поэтому я обернулась не резко и через левое плечо.
- Да, я.
- Очень приятно, - это был немолодой офицер в подозрительно невысоком чине. — Корнет Лори, направлен в ваше распоряжение.
- В качестве кого? — не поняла я.
- В качестве личного помощника. Если бы вы были обер-офицером, то я бы назывался адъютантом.
- Здорово, - сказала я. — А у нас это называется секретарь. Причём у меня ещё не было секретарей. А вы из запаса или из разжалованных?
- Из разжалованных, - чуть помедлив, сказал корнет. — Я двадцать лет в армии. Мог бы уволиться… да некуда.
- А в каких войсках служили?
Он помедлил.
- В войсках спецназначения.
До меня дошло, но не сразу.
***
Уже через час я не понимала, как до сих пор могла обходиться без адъютанта. У корнета были очевиднейшие административные способности. Моё жильё в один миг стало именно что жильём, а не временно приспособленным помещением, солдаты поставили палатку для лаборатории, занесли оборудование (и распаковали бы, но я успела это вредительство пресечь) и сейчас тянули кабели — электрический и телефонный. В некоторой оторопи я наблюдала эти чудеса армейской расторопности, но из этого состояния меня вывел нарочный.
Генерал-профессор собирал научную группу на установочное совещание. Пятое или даже шестое…
Честно говоря, какие-то смутные подозрения у меня стали появляться ещё до старта экспедиции, на этапе формирования её (если, конечно, это можно было назвать формированием… ну, вроде как взять и без разбору покидать вещи в чемодан назвать сборами в дорогу) — но я пыталась их придавливать, объясняя себе появление этих подозрений скорее собственной благоприобретённой паранойей, нежели реальными обстоятельствами. Но в какой-то момент эта отмазка помогать перестала. Как неоднократно говаривал академик Ши, и у параноиков есть враги. В качестве рабочей гипотезы теперь я рассматривала такой вариант: группу учёных самых разных профилей (взятых, по-моему, по жребию или методом тыка) просто вывезли из населённых мест и спрятали в глуши на случай то ли новой войны, то ли сокрушительного восстания «регрессистов» - движение это, совсем недавно совсем никакое, вдруг набрало не только голос, но и силу. Пока что они ограничивались уничтожением различных лабораторий и институтов, которые плохо охранялись, и людей из обречённых зданий выводили, выталкивали, выносили — но агрессия просто пёрла из этих толп. Не было ни малейшего сомнения, что вот-вот они начнут убивать…
Может быть, таких «экспедиций-эвакуаций» несколько? Много? Не знаю. Но это было бы логично.
Ясен день, что я ни с кем этими соображениями не делилась. Прислушиваясь же к разговорам других научников, сделала вывод, что кое-кто мучается тем же вопросом: что за джакч?
По дороге на совещание я завернула в свой дом, достала полуведёрную флягу, замаскированную под древний фолиант, и налила себе полстакана крепкого. Махнула, закусила душистыми зёрнышками, подумала, не добавить ли глоточек — и решила, что пока так сойдёт, а там успеем…
В конференц-зале было чуть теплее, чем снаружи — за счёт того, что стены удерживали ветер. Не сказать, чтобы сильный; не сказать, чтобы такой уж холодный — но за несколько часов он пробирал до костей. Это был, конечно, не знаменитый тиц-конвестатль, замораживающий караваны, и даже не «Весенний Ветер Небесных Врат», который незаметно иззябливает человека насмерть, при этом растапливая снег и лёд, - но тоже ничего хорошего; надо будет одеваться более плотно. Что я из «Скалы» вынесла полезного, так это понимание, что всегда следует беречь в себе каждую частицу тепла.
И, наверное, всё…
Мы разместились по обе стороны длинного стола, солдаты-вестовые налили всем чаю, расставили вазы с конфетами. Коллега Штрум плеснул в свою кружку чего-то из фляжки; наверное, он думал, что сделал это незаметно для окружающих.
- …освещённость должна быть выше на четыре процента, - говорил кто-то справа. — Я так и этак заряжаю, и не получается…
- …облачность?..
- …обычная, поэтому я и думаю, что аномальное распределение…
- Коллега, - тронул меня за локоть сидевший справа доктор… доктор… забыла. — Не передадите конфеты?
- О, конечно.
- Спасибо… - он взял одну, развернул; мне показалось, что пальцы его дрожат. — С трудом преодолеваю желание спрятать хотя бы парочку в карман, - сказал он тихо с грустной усмешкой.
Доктор Камре, вспомнила я. Нейрофизиолог. Я кивнула скорее сама себе, но он понял это как предложение объясниться.
- Я из Гиллемтага. Слышали, наверное?
- Приходилось.
- Вот с тех пор и… Голодный психоз. Не могу избавиться. Хотя, казалось бы…
- А вы прячьте, - сказала я.
- Не помогает, - покачал головой доктор Кемре. — Пробовал. У меня всегда запас… консервы, сухари… Без этого спать не могу. Но по карманам не нужно — стоит только начать… не остановиться. Понимаете, да?
- Я могу попробовать снять этот страх, - сказала я. — Хотите?
- Химия? — подозрительно спросил коллега.
- Нет. Интенсивная гипнотерапия.
- Э-э… Вы?..
- Доктор Мирош. Нолу Мирош. «Леволатеральный синдром как частный случай допамин-обусловленной персеверации…»
- «…возникающей вследствие отмены воздействия нейроаффективного излучения», - подхватил он. — Так это вы. Замечательно. Очень остроумная работа, моё восхищение. Буду гордиться.
- Коллега…
- Между прочим, не шучу. И как насчёт практических результатов?
- Не успела. Вот в связи с этим джакчем… - я крутнула пальцем.
- Интересно… - сказал он медленно. — Получается, нас уже пятеро.
- Кого?
- Кто работал над пост-НАИ-синдромом, достиг определённых успехов, но не успел закончить исследования. И подозреваю, что… - он посмотрел по сторонам, - что, может быть, это и есть критерий отбора?
Я тоже посмотрела по сторонам.
Все, конечно, мне были знакомы — по именам, по званиям, по специальностям. Но вот до конкретики: кто чем занимался и на какой стадии находился, - до конкретики я ещё не докапывалась: и потому, что было не до того в дороге, и потому, что перед отъездом навалилась мутная апатия, а в этом состоянии я могу только прикрывать глаза и плыть по течению, мягко покачиваясь… и, в общем, я не была уверена, что сейчас эта апатия прошла. Мне ничего не хотелось узнавать, мне ни с кем не хотелось разговаривать, и уж тем более не хотелось думать и делать какие-то выводы. Наверное, придётся брать себя в руки и — силовым способом…
- Думаю, если нас в ближайшие пару дней перережут дикие горцы, ваша гипотеза получит блистательное подтверждение, - сказала я.
Доктор Камре моргнул. Потом хихикнул.
- С этой стороны я на проблему не успел посмотреть, - сказал он.
- Ай, - сказала я. — Пророком прослыть легко — просто из всех вариантов ответа выбирай худший.
Он что-то хотел ответить, но тут вошёл генерал-профессор. Мы не вскочили, конечно, но сели по стойке смирно. Потом чуть расслабились.
- Коллеги, - начал он. — Я знаю, что многие из вас задаются вопросом о целях и задачах нашей экспедиции, а главное, почему всё организовано так безалаберно. Постараюсь ответить кратко и начну со второго вопроса. Во-первых, мы торопились. Во-вторых, нужно было соблюсти режим секретности, а соблюсти его в коллективе из самых отъявленных интеллектуальных бунтовщиков, для которых не существует понятия дисциплины и лояльности, можно только ничего не объясняя, а позволяя автогенерироваться белому шуму в виде всяческих слухов и версий. Кое с чем я успел ознакомиться и загрустил. Коллеги! Никто не собирается лишать вас жизни или отнимать ваши открытия. Никто. Уже можно перестать нести чушь — мы начинаем работать. Теперь что касается самой работы. Индивидуальные задания вы получите в конце собрания, а общее я сейчас попытаюсь сформулировать. Как вы знаете, одним из преступлений предыдущего режима было то, что жители нашей страны много лет подвергались воздействию излучения неясной природы, которое мы называем НАИ. Эффекты как самого излучения, так и последствий его исчезновения нам в той или иной мере известны. Считалось, что в дни Бессмертной Революции источник излучения был уничтожен безвозвратно. Однако обнаружилось, что всё не так просто…
Генерал-профессор повернулся к стене, ожидая, видимо, что там висит грифельная доска или экран для проектора — но увы, там была только серая утеплительная панель. Пришлось словами.
- В одной из лабораторий Департамента науки, занимавшихся изучением НАИ, сохранились детекторы излучения. Три года назад на эту лабораторию произошёл вооружённый налёт, и часть детекторов была похищена. Как вы понимаете, тогда было не до тщательных поисков пропавшего имущества, сыщики решили, что похищали их для извлечения ценных металлов — тем более что кроме детекторов похищено было и другое оборудование… Но вот год назад партия детекторов всплыла на чёрном рынке, и детекторы те были целёхонькие… Разумеется, Республиканская Служба Безопасности (он произнёс это именно с таким выражением: очень раздельно и каждое слово с заглавной буквы) постаралась отследить и продавцов, и особенно покупателей. Один след привёл РСБ сюда, в Долину. И здесь был обнаружен источник НАИ — вернее, не сам источник, а наличие излучения. Мы находимся недалеко от границы зоны, где излучение фиксируется…
***
Я попросила корнета Лори раздобыть нормальную топографическую карту-пятисотку с изогипсами, потому что выданные нам морфопланы местности такую мелочь как рельеф почему-то не отражали: там были только дороги, тропы, характерные ориентиры — и всё.
Корнет добыл. Правда, на время.
Я быстренько сняла с неё электрокопию, а потом дома неторопливо стала переносить на эту копию метки с морфоплана. Собственно, интересующих меня меток было семь — это там эрэсбэшники с детекторами засекли появление НАИ. Шли по дороге, детектор замигал или там запищал — поставили метку. Шли по тропе… ну и так далее.
Я долго тупо рассматривала получившуюся схему и наконец позвонила Лори. Свет мне ещё не провели, пришлось обходиться газовыми фонарями, а телефон — уже.
Лори прибыл минут через десять. Выслушав объяснение, он вооружился мерным циркулем, счётной линейкой — и стал что-то прикидывать. Я ждала.
Потом он сказал:
- Не понимаю. Такого просто не может быть…
Собственно, он сказал ровно то, что я раньше сама подумала.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Излучение распространяется линейно, убывает с квадратом расстояния с небольшим поправочным коэффициентом, которым в реальных условиях можно пренебречь, и проникает сквозь любую горную породу, практически не ослабевая. Судя же по этим отметкам, получается так: источника два, с мощностью примерно в одну десятую от наших передвижных, и расположены они вот тут и вот тут, - он ткнул сложенным циркулем в точки на карте: в одном месте это было болотце с крошечным островком, в другом — отметка «вешка №376». — Но тогда получается, что вот тут, вот тут и вот тут в возвышенностях в толще породы расположено что-то, что поглощает излучение: здесь и здесь частично, а вот здесь — практически полностью…
- Значит, я не совсем дура, - сказала я. — Спасибо, корнет. Кстати, а как вас звать?
- Эйф. Эйф Лори.
- Так вы северянин?
- По рождению. Родился в Нижнем Бештоуне. Правда, родители покинули его, когда мне было десять лет… к счастью. Город…
- А я из Верхнего, - сказала я.
- Да вы что? — обрадовался Эйф.
- Серьёзно. Выросла там. Гимназию закончила и поехала в столицу, поступила в медицинский. Ну а дальше… там всё по-разному.
- А я закончил инженерное училище в Гиллемтаге, хотел конструктором-энергетиком стать. Но объявили набор в спецвойска, и трудно было отказаться. Да мы тогда толком не знали, что это такое — спецвойска.
- А за что вас?..
- Да… нехорошая история. Ставили цепочку башен у Голубой Змеи, и оказалось, что два ретранслятора имеют бракованные узлы, а мы этот брак не распознали. Я не распознал. Как так могло получиться, не знаю. Вот… и в результате дикари вырезали несколько наших монтажных бригад и роту гвардейцев… Так что мне как главному инженеру дивизиона звёздочки долой — и мехводом на хонтийскую границу. Ну, там постепенно до корнета дослужился. И снова повезло — когда затеяли войну, мне в госпитале череп поправляли. У меня вот тут, - он показал на темя, - пластина. Сначала стоял пластик, а тут как раз подоспела металлокерамика. Так что в наступление пошли без меня.
- И вы опять выжили, - сказала я.
- Да. Правда, потом, после революции, судьба с меня чуть было не спросила за все подарки…
- Хотите шнапса?
- Мне нельзя. А вы пейте, не стесняйтесь.
- По мне видно?
- Нет. И даже не слышно. Но я уже имел дело с профессорами.
Я добыла фляжку (Лори одобрительно хмыкнул), набулькала полстакана.
- Вернёмся к исходному камню. Те, кто готовил экспедицию, не могли не прийти к аналогичным выводам, верно?
- Думаю, да, - кивнул Лори. — Я бы очень удивился, окажись оно иначе.
Я отхлебнула глоток, легонько крутнула стакан, стала смотреть на образовавшуюся воронку. Она что-то означала, только я не могла этого понять.
- Эйф, а как далеко вы уходили за Голубую Змею?
- Лично я или?..
- Лично вы.
- Километров на четыреста. Могли бы и дальше, но там запредельная радиация.
- А правда, что там вода, если вытекает в отверстие, закручивается в противоположную сторону?
- Правда. Известный в тех краях фокус. Его всем новичкам показывают.
- А довоенные карты тех мест существуют?
- На хранении где-нибудь должны лежать, а в войсках — нет. Только новые. Да и толку от тех старых? Всё другое…
- Я так понимаю, что и здешних старых карт нет?
- Я их никогда не видел.
- А почему на карте зона взрыва не обозначена?
- Взрыва?
- Ну да. В самом начале Кидонской войны по долине ударили термоядерной бомбой.
- У нас такой информации нет, - помедлив, сказал корнет.
- Серьёзно?
- Абсолютно. Впрочем, я завтра могу направить запрос. Но я уверен в ответе.
- Странно.
- А что, кто-то говорил об ядерном ударе именно по Долине?
- И неоднократно. Как-то всегда считалось, что сюда фуганули мощную бомбу — и едва ли не кобальтовую.
- Н-нет. Не припоминаю. Завтра обязательно отправлю запрос. В любом случае, повышенной радиации в известной части Долины не отмечается.
- А что значит «известная часть»? Есть и неизвестная?
- Во всяком случае, малоисследованная. Дайте-ка карту… Смотрите: вот вся долина Зартак, которая, скорее всего, когда-то была озером. Вот здесь и здесь реки втекали, вот тут река вытекала. На карте это не нанесено, а на аэроснимках видны остатки высохших русел…
- Кстати, о снимках…
- Теперь уже завтра. Смотрите: вот здесь тянется болото, и проходы через него не отмечены. Не исключено, конечно, что они есть, но мы их не знаем. А здесь самые труднопроходимые горы, дорог, как видите, нет и даже троп нет. То есть тропы могут быть, но мы их опять же не знаем. И получается, что почти треть Долины отрезаны от внешнего мира чуть менее чем полностью. Туда можно добраться только на вертолёте, но вертолёта у нас нет. Разве что появится в будущем.
- Интересно, - сказала я. Допила и поставила стакан. — Есть о чём подумать…
- Разрешите идти? — встал Лори.
- Да. Спасибо вам, Эйф, вы очень помогли…
Оставшись одна, я спустилась в подвал — вернее, конечно, в цоколь, - и проверила горелку. Солярки в баке было почти под горлышко, пламя уютно шипело. Я вытерла руки о чистую портянку, приспособленную вместо полотенца, и вернулась наверх.
Фонарь погас. Темнота была полнейшая. Ощупью я добралась до стола, вспомнила, где лежат спички, взяла коробок, чиркнула, увидела фонарь, зажгла фонарь.
Там, где только что сидел Лори, сидел чёрный человек — во всём чёрном и с чёрным матовым лицом. Даже белков глаз не было видно — наверное, он щурился. В руке у него был наведённый на меня пистолет с набалдашником глушителя. Человек поднёс палец уо рту и сделал стволом движение в сторону лежанки. Я медленно подошла к ней и села на край.
Он опустил пистолет.
- Доктор Нолу, - сказал он, - вы меня не помните, конечно, но я вас хорошо помню…
Голос его то ли ломался, то ли он был простужен — но бас очень забавно чередовался с дисконтом.
- Вы у нас в плену были. Хомилль меня зовут, позывной «Шило»…
- О боги… - тут и у меня голос пропал. — Шило? Ты живой? А остальные?..
- Остальные… не все. Брат живой, Порох живой. Ну и Дину живой… пока ещё. Пойдёмте, а? Я как вас увидел, так и понял, что вы его спасёте…
- А как ты меня нашёл?
- Да я не вас искал, любого врача… а как вас увидел — ну, думаю, теперь всё хорошо будет…
- Куда нам идти?
- В наш лагерь. Это… ну… недалеко.
- А что с Дину?
- Живот начал болеть. И теперь вот — очень сильно, и жар у него ещё…
- Ладно, - сказала я. — Дай мне сообразить… У вас там что-нибудь медицинское есть?
- Уже почти ничего.
- Понятно… И сколько дней он болеет?
- Пятый день.
Я набрала воздуху и медленно выдохнула.
Мы шли часа три. За это время я джакцать раз успела проклясть и себя (за мягкотелость), и Шило (проводник из него был никакой), и Дину (ну, тут всё понятно), и то, что я вообще завербовалась в эту экспедицию (дура, ну чем ты думала?), и что Шило меня различил во всей этой мельтешне (маленький глазастый мерзавец)… несколько раз я едва не переломала ноги, раз — сорвалась с перекинутого через ледяной ручей бревна…
Как ни странно, мы добрались. Куда? Не знаю.
Всю дорогу я видела только синеватое пятнышко света под ногами. Большего фонарик дать не мог. Время от времени Шило велел мне остановиться, уходил вперёд, потом мигал мне оттуда своим фонарём. Он был чуть посильнее. Наконец он остановился (я чуть не воткнулась в его огромный рюкзак), сказал: «Минуту». Я вымоталась настолько, что мне было всё равно. Потом он поднял руку в сторону — таким движением, будто взмахивал полой плаща, - и сказал:
- Проходите, тётя Нолу. Вот тут, под рукой.
Я, ничего не понимая, прошла. Было какое-то покалывание лица и рук. Я непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, вокруг было почти светло.
***
- Что это?
- Не знаю, - сказал Шило. — Просто так есть.
Мы стояли на краю кратера. Когда-то это был вулкан, тут не возникало никаких сомнений. На дне кратера чернело озеро. Склоны усеяны были камнями разного размера — вплоть до глыб величиной с дом. Кое-где зелёными пятнами рос какой-то низкий, но плотный кустарник. Что самое странное — это свет. Вверху стояло спиралевидное облако, и кажется, оно медленно вращалось. Свет исходил из его середины…
- Пойдёмте. Осторожнее, тут обсыпается… дайте руку.
- Иди-иди, - сказала я. — Сам не свались.
Впрочем, я действительно едва не уехала вниз. Но удержалась.
Отчётливо видимая тропа вела влево и вниз. Мы прошли метров сто, и я увидела дом.
Не сразу было понятно, что это дом: он как бы вырастал из склона, и крыша, крытая пластинчатым камнем, делала его похожим на скалистый выступ. Только труба, из которой шёл дым, да светящееся окошко выдавали его истинную сущность. И потом, когда мы подошли поближе, я увидела за домом сушащееся бельё…
Наверное, нас услышали или увидели. Вышел человек с винтовкой, присмотрелся, наверняка узнал Шило — и стал ждать.
Он ждал всё время, пока мы приближались. Это было не так уж и быстро. Наконец Шило свалил рюкзак на руки встречавшего, с хрустом потянулся.
- Как он?
- Спит, - сказал встречавший. — Это доктор?
- Это лучший в мире доктор, - сказал Шило, улыбаясь во весь рот. Только сейчас я увидела, что у него нет половины зубов.
- Здравствуйте, доктор, - сказал встречавший. — Я Бинт, санинструктор.
- Нолу Мирош, - сказала я. — Где больной?
- Пойдёмте…
В доме было душно и жарко. Чем они тут могли топить печь?.. — я не видела вокруг никаких деревьев. Горели несколько ламп — судя по свету, газовых. Откуда здесь газ?
Почти вплотную к боку печи стояла деревянная койка. На койке, укрытый сшитыми козьими шкурами, лежал Дину. Лицо его было почти восковым, с лихорадочным румянцем на скулах. Губы запеклись. Рядом с койкой на табурете сидел и спал ещё один знакомый — Лимон. Услышав, что я вошла, он вскочил…
- Доктор Нолу?!. — и стал тереть глаза.
- Нет, не снюсь, - сказала я. — Рада тебя видеть, Джедо. Помоги брату распаковаться…
- Нет, ну надо же… - пробормотал Лимон. — Я вас только что во сне видел.
- Это был кошмар?
- Других не смотрим… - он ещё потёр глаза, прошёл мимо меня в угол и там стал плескать себе в лицо из тазика.
Я подвинула табурет, села, откинула одеяло с Дину. Он лежал голый, костлявый, очень влажный. Почувствовав холод, он потянул козье одеяло назад. Сил у него, наверное, совсем не оставалось — он лишь вцепился в край, но сдвинуть его не смог.
- Дину, - позвала я, - ты меня слышишь?
Он приоткрыл глаза. Что-то сказал. Потом громче. Я разобрала: «Пить».
- Подожди, дорогой. Согни ноги. Дыши…
Живот его был как доска. Абсолютно как доска. Даже чуть-чуть продавить его не удавалось. Дину шипел сквозь зубы и слабо вскрикивал.
Что плохо — больно было везде. Почти наверняка развился перитонит…
- Бинт, - позвала я, не оборачиваясь.
- Да, доктор.
В голосе звучала страшная надежда.
- Давайте городить операционную. Приходилось?
- Только перевязочную.
- Почти одно и то же…
Мы управились за три часа. Стало немного светлее.
- Тут что, всегда день? — спросила я.
- Сейчас ночь, - сказал Бинт. — День ещё будет. Уже скоро.
- Слушай, - сказала я, - а что вы тут едите? Где дрова берёте?
- Едим… - он задумался. — Я не знаю, как эти зверьки называются. Вроде кроликов, только побольше. А ещё грибы. Их тут в озере — за тысячу лет не переловить. И в пещерах тоже, но там другие. Их можно вместо хлеба. А топим мхом. Его день-два подсушить — и лучше всяких дров.
- Что это за место?
- Не знаю. Никто не знает. Сначала головы ломали, потом бросили. Да, и когда день начнётся, не пугайтесь…
- А что?
- Ну… увидите. Просто не пугайтесь, и всё. Это нормально. Тут так всегда.
Операционная получилась тесная и не слишком светлая, но бывало и хуже. Пока мы с Бинтом работали, другие ребята стояли в сумасшедшей готовности подать, принести, унести, вымыть, найти… Я так поняла, что их тут было человек десять. Все молодые. Двое — совсем мальчишки, младше Хоммиля.
Наконец всё было готово, и я, перекурив, приступила к подготовке больного. Он у меня уже лежал с капельницей в каждой руке, в него потихонечку вливались электролиты и сорбенты, наготове был комплекс антибиотиков. Моча шла — мутная и тёмно-коричневая. Но хоть какая-то. Почки мы перезапустим…
Я ещё раз проверила, всё ли разложено, всё ли наготове. Конечно, притащенных на себе мною и Шилом (в основном, конечно, Шилом) скудных запасов могло и не хватить, но что делать? Ладно, бывало хуже.
Но реже.
Ещё раз (последний! хватит тянуть!) запустила полевой анализатор. Обезвоживание крайнее и лейкоциты за гранью. Ну, это ясно. Билирубин тоже за пределами. Фибриноген… да. Вот это совсем плохо. Если начнётся выпадение, я ничего не смогу сделать. И противосвёртывающие сейчас вводить нельзя…
- Моемся, - сказала я Бинту.
Мы помылись и облачились в тонкоплёночные антисептические фартуки, потом я начала обрабатывать операционное поле, а Бинт — вводить в трубочку капельницы подготовленный коктейль наркотиков. Это должно было обеспечить отключку часа на четыре. Впрочем, основным обезболиванием всё равно должно было быть местное. Я посмотрела на подвешенный вверху контейнер с ДЭПА. Полтора литра. Должно хватить. Больше всё равно нельзя, давление и так низкое…
- Ну, коллега, - я подмигнула Бинту, - благословясь…
Он был бледноват, но что поделать.
На миг нахлынул мой старый ужас, что сейчас что-то случится — упадёт бомба, ворвутся враги, сломается инжектор, развалится операционный стол… в общем, случится что-то такое, что не от меня зависит и чего я не смогу изменить, но вину буду таскать на себе… Однако бомба не упала и инжектор сработал исправно.
Я сделала первый разрез. Никакой подкожной клетчатки у Дину не осталось. Бинт исправно тыкал коагулятором куда нужно.
- Ранорасширитель…
Установили.
- Проходим белую линию…
Прошли. В обход пупка, аккуратненько… нормально.
- Изолируем края раны.
Антисептической плёнкой. Просто притёр пальцем, и всё. Хорошее новшество. Когда я начинала…
Лучше не вспоминать. Потому что тогда память соскальзывает к комбинезону Поля. И как мы тогда ошиблись…
- Мелкие крючки бери — и проходим брюшину.
Брюшина мутная. Значит, воспаление. То есть кто бы сомневался…
Входим… вскрываем брюшину на всю длину. Сальник серый, «выжатый». Да, есть выпот. Серозный. Вроде бы мутноват, но при таком свете на разглядеть.
Бабушка, ты там у себя - продолжай за меня нашёптывать. Мне это сейчас знаешь как надо…
Откинуть сальник… теперь нежно-нежно, по миллиметру, проходим петли и ищем брыжейку. Вот она, пульсирует. Бинт, поменяй иглу на инжекторе — надо вон ту, самую длинную…
Вводим ДЭПА… Отлично. Теперь ревизия.
Вот он, абсцесс. Главное, не вскрылся бы сейчас. Бинт, дай зонд. Нет, вон тот. Да. Отсос готовь.
Проходим… гной, конечно…
Свет не позволяет рассмотреть, зеленоватый он или синеватый. Но по запаху вроде бы всё нормально, обычный. И не под давлением, что тоже хорошо. И без хилуса. Что вообще замечательно.
Бабушка, продолжай шептать…